Игорь Сухих - Структура и смысл - Теория литературы для всех

Коллизии первого типа имеют внешний характер, заключаются в противоречиях между индивидом и внешним миром .

«Здесь внешняя природа с ее болезнями и прочими бедствиями и слабостями приводит к нарушению обычной жизненной гармонии, что вызывает антагонизмы» [207] Гегель Г. В. Ф. Эстетика. Т. 1. С. 214. .

Вторая группа – духовные коллизии, покоящиеся на физических основах . Это конфликты, основой которых служит физическое рождение (борьба за право престолонаследия; вражда между братьями; раздоры внутри семейств и династий; различия рождения, заключающие в себе несправедливость; борьба за привилегии и т. п.) или же «субъективная страсть, покоящаяся на природных задатках темперамента и характера» [208] Там же. С. 221. (ревность, скупость, властолюбие, отчасти и любовь).

Третья группа – чисто духовные конфликты, возникающие как результат сознательных человеческих действий, свободных поступков. «И в этих коллизиях главным является то, что человек вступает в борьбу с чем-то в себе и для себя нравственным, истинным, святым, навлекая на себя возмездие с его стороны» [209] Там же. С. 223. .

Типология конфликтов хорошо уложилась в обычную гегелевскую триаду, однако границы между второй и третьей группой оказываются очень неопределенными, что признавал и сам философ. Ее выделение оправдывалось тем, что Гегель ориентировался на классические формы искусства (эпопея, трагедия), в которой конфликты второго рода были преобладающими.

Если же исходить из современного, прозаического состояния мира, где право рождения и коллизии, с ним связанные, занимают сравнительно скромное место, можно предложить несколько иную типологию, оставляющую первую группу в неприкосновенности, но несколько по-иному проводящую границы внутри второй и третьей групп.

Действующий индивид, Я, оказывается возмущающим фактором, выводящим мир из начального равновесия (если иметь в виду историческое развитие в целом) или создающим исходную коллизию (если говорить о конкретном произведении).

Источником движения может оказаться либо столкновение этого Я с миром (Я и ОН, Я и ОНО), либо столкновение его с другими Я (Я и ТЫ, Я и ОНИ), либо раздвоение, обнаружение противоречий внутри него самого (Я и второе Я).

Таким образом, можно говорить о внешних природных и метафизических (1), внешних социальных и социально-психологических (2) и внутренних психологических (3) коллизиях (конфликтах). Однако и первые два типа становятся предметом искусства только тогда, когда они осмысляются и психологически преломляются. «Внешние и внутренние обстоятельства, состояния и отношения превращаются в ситуацию только через душевное переживание , через страсть , которая реагирует на эти обстоятельства и сохраняется в них» [210] Там же. С. 225. .

« Действие образует третью ступень в том восходящем рассмотрении, которому мы следовали до сих пор. Первой ступенью было всеобщее состояние мира , второй – определенная ситуация <���…> – достраивает Гегель очередную триаду. – Изображение действия как единого, целостного в себе движения, содержащего акцию, реакцию и разрешение их борьбы, составляет преимущественный предмет поэзии, ибо остальные искусства могут запечатлеть лишь один момент в развитии действия» [211] Там же. С. 226–227. .

Так от философии мы снова вернулись к поэтике; от мира как философской категории – к понятию художественный мир ; от идеального покоя через ситуацию и коллизию – к действию как преимущественному предмету поэзии, словесного искусства.

Конкретным воплощением, реализацией действия оказываются сюжет и фабула литературного произведения.

Фабула была одной из центральных категорий поэтики Аристотеля: «Подражание действию есть фабула ; под этой фабулой я разумею сочетание фактов… <���…> Действия и фабула составляют цель трагедии, а цель важнее всего. Кроме того, без действия не могла бы существовать трагедия, а без характеров могла бы. <���…> Итак, фабула есть как бы основа и душа трагедии, а за нею уже следуют характеры…» [212] Аристотель. Об искусстве поэзии. С. 57, 59, 60 (перевод В. Г. Аппельрота). М. Л. Гаспаров отмечает, что «аристотелевское понятие „сказание“, „миф“ в латинском переводе стало общеупотребительным литературоведческим термином „фабула“», но сам предпочитает исходный термин, ибо «для Аристотеля „фабула“ не свободно вымышленный сюжет, а именно „сказание“, миф из традиционного фонда трагических преданий» (Аристотель и античная литература. С. 121).