Барбара Ленквист - Путешествие вглубь романа. Лев Толстой - Анна Каренина

Долли старается приблизиться к разговору, но не знает даже, как назвать Вронского.

– Но ты мне скажи про себя. Мне с тобой длинный разговор. И мы говорили с… – Долли не знала, как его назвать. Ей было неловко называть его и графом и Алексей Кириллычем.

– С Алексеем, – сказала Анна, – я знаю, что вы говорили. Но я хотела спросить тебя прямо, что ты думаешь обо мне, о моей жизни?

– Как так вдруг сказать? Я, право, не знаю (с. 237–238).

Анна начинает жаловаться на одиночество в деревне, на которое она обречена, между тем как Вронский имеет возможность на социальную жизнь («Разумеется, я насильно не удержу его. Я и не держу. Нынче скачки, его лошади скачут, он едет» – с. 238). Но когда Долли поднимает вопрос о разводе и выражает желание Вронского узаконить свою дочь («он хочет, чтобы дети ваши имели имя»), Анна вдруг сопротивляется:

– Какие же дети? – не глядя на Долли и щурясь, сказала Анна.

– Ани и будущие…

– Это он может быть спокоен, у меня не будет больше детей.

– Как же ты можешь сказать, что не будет?..

– Не будет, потому что я этого не хочу.

И, несмотря на все свое волнение, Анна улыбнулась, заметив наивное выражение любопытства, удивления и ужаса на лице Долли.

– Мне доктор сказал после моей болезни. . . . . . . . . . . . (ч. 6, гл. 23, т. 9: 239) [8] Толстой опускает, заменяя многоточием, медицинские детали контрацепции. .

Без ведома Вронского Анна перерезает нить их потомству. Ее решение шокирует Долли, которая инстинктивно воспринимает это с этической точки зрения: «– N’est ce pas immoral? – только сказала она, помолчав» (с. 239).

Но Анна переходит на «умысленно поверхностный и легкомысленный тон» и объясняет Долли, что, избегая беременности, она желает «поддержать любовь» Вронского:

…Ты пойми, я не жена; он любит меня до тех пор, пока любит. И что ж, чем же я поддержу его любовь? Вот этим?

Она вытянула белые руки пред животом (с. 240).

В голове Долли начинают кружиться мысли о том, что если Вронский «будет искать этого, то найдет туалеты и манеры еще более привлекательные и веселые […] как ищет и находит мой отвратительный, жалкий и милый муж» (с. 240). И Долли только вздыхает.

Но Анна настроена полемически и объясняет, что детей она не может иметь из-за своего «положения». Дети будут «несчастные», «носить чужое имя». Она не слушает доводов Долли о необходимости развода, а прибегает к своему разуму и произносит роковую фразу:

– Зачем же мне дан разум , если я не употреблю его на то, чтобы не производить на свет несчастных (с. 241).

Когда Долли снова возвращается к вопросу о разводе, Анна кричит:

– Долли! Мне не хочется говорить про это (с. 242).

И ее привычка щуриться , замеченная Долли, вдруг получает словесную форму:

– Долли! ты говоришь, что я мрачно смотрю. Ты не можешь понимать. Это слишком ужасно. Я стараюсь вовсе не смотреть.

И Анна открывает Долли, что при мысли о своем положении она уже не засыпает без морфина.

После ухода Долли Анна, действительно, выпила дозу морфина и «с успокоенным и веселым духом пошла в спальню» (с. 244). В спальне Вронский ищет следов разговора Анны с Долли, он смотрит вопросительно на нее, но «в ее выражении, возбужденно-сдержанном и что-то скрывающем , он ничего не нашел» (с. 244). Между Анной и Вронским уже произошло серьезное разобщение, Вронский не знает ни о решении Анны не иметь детей, ни о ее употреблении морфина.

На этом фоне созидательный проект Вронского – больница (без родильного отделения) – приобретает символический смысл. И имя самой усадьбы ( Воздеиженское от праздника Воздвижения Креста Господня) также участвует в этой символизации. Совместная жизнь Анны и Вронского становится со временем все мучительнее, молчанием о «самом главном» воздвигается обоими «крест».

Раздражение Анны общественными обязанностями Вронского и его отъездами из дома выражается также репликой, которая приобретает в контексте романа особое значение.

[Анна] – Алексей теперь здесь шесть месяцев, и он уж член, кажется, пяти или шести разных общественных учреждений – попечительство, судья, гласный, присяжный, конской что-то. Du train que cela va все время уйдет на это. […]

Долли поняла, что с этим вопросом об общественной деятельности связывалась какая-то интимная ссора между Анной и Вронским (ч. 6. гл. 22, т. 9: 235).

Французское выражение (du train que cela va) со значением «таким образом жизни», т. е. «быстрым, занятым», вдруг вызывает в памяти «поезд железной дороги» (train), – и слова Анны становятся предзнаменованием.