Литературный текст - проблемы и методы исследования. 8. Мотив вина в литературе (Сборник научных трудов)

Водка способствует взаимопониманию не только между отдельными людьми, но и между народами. Это средство установления контакта оказывается недействительным только в перевернутых, извращенных обстоятельствах войны: «Помню, как во дворе насиловали женщину, а потом одна из соседок, желая избежать подобной участи, подошла к застегивающему ширинку сержанту и, протянув ему рюмку водки, сказала по-русски: „Ваше здоровье, командир“. Сержант взял у нее бутылку и шваркнул об стену». Но одновременно славяне, независимо от национальности, равны в своем отношении к водке/спирту: «Пришли русские, была разбита цистерна со спиртом, и потом люди лежали в грязи и лизали истоптанный снег, пропитанный спиртом». Эта фраза и в переводе и в оригинале («Rosjanie weszli; rozbito cysternę ze spirytusem i potem ludzie leżeli w błocie pijąc spirytus zmieszany z rozdeptanym śniegiem») построена так, что люди, лизавшие пропитанный спиртом снег — это и русские солдаты и местное население.

Отстраненно-неприязненное описание поведения русских не мешает полякам объединяться с ними именно на почве общих «питейных ценностей»: в Париже «…я ходил в ресторан „Chez Wania“, где русские таксисты пили водку „Смирнофф“».

Водка — один из сильнейших стереотипов, отличающих славян в глазах Запада, делающих их как бы неотличимыми друг от друга. «В Мюнхене наши соплеменники ведут весьма немудреный образ жизни: спят на вокзале, а днем собираются в большом магазине в центре города, где скидываются на бутылку водки „Пушкин“ (ее рекламируют как напиток для крепких парней: на этикетке изображены двое с рюмками; рядом сидит, благосклонно на них взирая, медведь)».

Пристрастие к водке/спирту — «общеславянской ценности» — объединяет русских и поляков, противопоставленных по этому принципу неславянскому миру.

Вискиассоциируется с Америкой: американским образом жизни и американскими киногероями, которым стремятся подражать поляки. Америка для поляков 50-х годов — это «несчастная любовь, любовь без взаимности» («miłość nieszczęśliwa; miłość bez cienia wzajemności»): подражая американцам, «эти ребята <���…> носили темные очки, дурацкие прически и безобразные галстуки; но они были уверены, что граждане страны, над которой реет звездный флаг, одеваются именно так, а значит, и мы будем так одеваться».

Повествователь тоже пытается копировать экранное поведение Хэмфри Богарта, беседующего с героиней в фильме «Касабланка»:

«Полночь. Богарт сидит и пьет виски из большого стакана. <���…> Богарт разражается сатанинским хохотом. Но стакана с виски не оставляет»

Одновременно употребление виски поляком Хласко описывает с самоиронией: повествователю хочется быть похожим на американцев за счет внешней атрибутики. В Ницце «красиво» пьющего виски героя сначала действительно принимают за американца:

«Я пил виски у стойки бара и вдруг почувствовал на себе взгляд: на меня томно смотрела юная особа; не сомневаясь в своих силах, я заказал еще порцию виски и предложил ей ко мне присоединиться, на что она с энтузиазмом согласилась. По-английски девица не говорила, но из ее очаровательного щебетанья можно было заключить, что у меня то ли красивые глаза, то ли красивые руки и вообще я очень симпатичный. — Вы американец? — спустя некоторое время спросила она. — Нет. — Немец? — Нет. — Англичанин? — Нет. — А кто же? — Поляк. На лице ее появилось — если воспользоваться лексикой романа „Леди Гамильтон, или Прекраснейшие глаза Лондона“ — выражение ужаса и презрения; нервно схватив лежавшую между нами на стойке сумочку, она опрометью выскочила из ресторана».

Винов книге Хласко упоминается только дважды, и оба раза — в связи с нелепыми грезами о беззаботной жизни.

В одном эпизоде два подростка, убившие и ограбившие своего учителя, на допросе объясняют свое преступление тем, что на добытые деньги «хотели пойти в кино и выпить две бутылки отечественного вина» («dwie butelki krajowego wina»). «Отечественным вином» поляки называют дешевый портвейн. Для подростков он символизирует «настоящий» взрослый мир, возможность почувствовать себя независимыми.

В другом эпизоде вино предстает элементом грез повествователя о лучшей жизни. Развивая свою нелепую мечту о беззаботном существовании сутенера, он заключает: «И так наша жизнь покатится среди роз и моря вина».

Пивов «Красивых, двадцатилетних» пьют только за пределами Польши: в Германии, Италии, Израиле. Уклад жизни в этих странах чужд герою Хласко, там все происходит по другим законам: «В Палермо, когда тебя приведут в участок, <���…> будешь себя хорошо вести — даже пива на допросе предложат выпить». Пиво выступает знаком стабильного мира, отличая, например, немцев от бесприютного повествователя-поляка даже в тюремной камере: «…среди людей, которые еще верят, что через шесть лет отправятся в ту же самую пивную и будут пить то же самое пиво». Находясь за пределами Польши, герой Хласко тоже пьет пиво, но в ситуациях, неадекватных для местных жителей. В Мюнхене повествователь, сбежав из психушки в «увольнительную», пьет пиво, обманывая реакцию организма на антиалкагольные таблетки. В Израиле он выпивает кружку пива, демонстрируя проститутке свою финансовую несостоятельность. Герой как бы отстраняется от пьющих чуждые ему напитки: «Пиво местные жители <���курсив мой. — Н.В.> поглощают в огромных количествах; ночью пьют коньяк».