Творя молитву при виде Казбека на рубеже перевала за Кавказкие горы, поэт говорит:
Молю, чтобы буря не застала,
Гремя в наряде боевом,
В ущелье мрачного Дарьяла
Меня с измученным конем.
Но есть еще одно желанье…
Боюсь сказать… душа дрожит…
Что… если я со дня изгнанья
Совсем на родине забыт!
Найду ль там прежние объятья?
Старинный встречу ли привет?
Часть III
Зреющий человек и поэт
Лермонтов в кругу молодых женщин. – Варвара Александровна Лопухина. – Показания Шан-Гирея. – Варенька в произведениях поэта: в лирике, поэмах и драмах. – Колебания. – Померкнувший образ. – Известие о замужестве. – Месть посредством литературных произведений. – Примирение с Варенькой. – Муж Вареньки. – Страдания Варвары Александровны. – Раскаяние Лермонтова. – Смерть.
Пребывание на Кавказе, все пережитое Лермонтовым в Петербурге и по высылке из него, само по себе еще не совершило перелома в его характере. Пора поговорить об одном обстоятельстве, которое, играя важную роль в жизни каждого человека, особенно знаменательно для судьбы и таланта лирического поэта. Это, разумеется, отношение к женщине. Для разъяснения весьма серьезного эпизода любви Лермонтова нам придется вернуться к первой эпохе юности поэта и затем забежать вперед, быть может, несколько нарушая последовательный ход нашего рассказа.
Когда Мишель был привезен в Москву и вступил в университетский пансион полупансионером, Арсеньева жила с ним на Малой Молчановке, в доме Чернова, где постоянно собиралось общество молодежи, преимущественно девицы из большого круга родных и свойственников. Девушек сопровождали маменьки и тетушки. Все относились с уважением к Елизавете Алексеевне, все именовали ее «бабушкой» и восхищались баловнем Мишелем, наследником ее, центральным огоньком, около которого ютились жизнь и интересы. Описывая в автобиографической повести своей «Княжна Лиговская» детство Печорина, Лермонтов говорит, как до двенадцатилетнего возраста Печорин жил в Москве, «окруженный двадцатью тысячами московских тетушек».
Все девушки, посещавшие Арсеньеву, носили общее название «кузин», хотя иногда представляли совершенно иную степень родства или даже и совершенно не приходились родственницами. В соседстве с Арсеньевой жила семья Лопухиных: старик-отец, сын Алексей и три дочери, из которых с Марией и Варварой Александровнами Мишель был особенно дружен, и редкий день не бывал у них.
Влияние отдельных лиц было разное и различно отражалось на зыбкой натуре юноши. Поэтическое увлечение девятилетней девочкой на Кавказе и затем двоюродной сестрой Анной Столыпиной в московский период, уступало порой место менее идеальным порывам. Так, юноша временно увлекся одной из трех сестер Бахметевых – Софьей Александровной. Она была старше Михаила Юрьевича, любила молодежь и разные ее похождения; именовала сорванцов, среди которых в Москве пошаливал и Лермонтов, «та bande joyeuse» [13] моя веселая банда ( фр. )
, и веселая, увлекающаяся сама, увлекла, но ненадолго, и Мишеля. Он называл ее « легкой, легкой как пух!» Взяв пушинку в присутствии Софьи Александровны, он дул на нее, говоря: «Это Вы – Ваше Атмосфераторство!»
Также ненадолго увлекся он и кокетливой Катей Сушковой – Miss Black eyes – над которой потом в Петербурге так жестоко насмеялся в отместку за прежнее ее ему причиненное страдание.
Все эти мимолетные привязанности побледнели перед глубокой и искренней любовью, которая, начавшись в эти же молодые годы и пройдя через несколько фазисов, укрепилась и стала в жизни поэта светлым маяком, к которому он всегда прибегал во время тяжкой борьбы, среди житейских и душевных бурь. Еще незадолго до смерти своей поэт, обращаясь к любимой им женщине, именует ее своим идеалом, своей «Мадонной!»
С тех пор, как мне явилась ты,
Моя любовь – мне оборона
От гордых дум и суеты.
Лицо им столь любимое это – Варвара Александровна Лопухина. Она была одних лет с поэтом. Родилась тоже в 1814 году. Равенство лет и было, между прочим, причиной многих страданий для Михаила Юрьевича, потому что Варенька по годам своим уже была членом общества, когда ровесник ее, Мишель, все еще считался ребенком. И когда за Варенькой ухаживали в московских салонах, Мишель считался школьником, на чувство которого к девушке никто и не думал обращать серьезного внимания. Да и серьезность чувства развилась уже впоследствии. Лермонтов сам замечает, что «впечатления, сначала легкие, постепенно врезывались в его ум все глубже и глубже, так что впоследствии эта любовь приобрела над его сердцем право давности, священнейшее из всех прав человечества».
Читать дальше