Звегинцев Андреевич - Очерки по общему языкознанию

На основании всех изложенных соображений можно, очевидно, прийти к некоторым общим выводам.

Итак, математическая лингвистика? Если под этим разумеется применение математических методов в качестве универсальной отмычки для решения всех лингвистических проблем, то такие претензии следует признать абсолютно неправомерными. Все, что было сделано в этом направлении, пока очень мало или даже совсем не способствовало решению традиционных проблем науки о языке. В худшем случае применение математических методов сопровождается очевидными нелепостями или же с лингвистической точки зрения является абсолютно бессмысленным. В лучшем случае математические методы могут быть использованы в качестве вспомогательных приемов лингвистического исследования, будучи поставлены на службу конкретным и ограниченным по своему характеру лингвистическим задачам. Ни о какой «квантитативной философии языка» при этом не может быть и речи. На самостоятельность науки о языке в свое время посягали и физика, и психология, и физиология, и логика, и социология, и этнология, но не смогли подчинить себе языкознания. Случилось обратное — языкознание воспользовалось достижениями этих наук и в нужной для себя мере стало пользоваться их помощью, обогатив тем самым арсенал своих исследовательских приемов. Теперь, видимо, наступила очередь математики. Следует надеяться, что это новое содружество также будет способствовать укреплению науки о языке, совершенствованию его рабочих приемов, увеличению их многообразия. О математической лингвистике, следовательно, правомерно в такой же степени говорить, как и о физической лингвистике, физиологической лингвистике, логической лингвистике, психологической лингвистике и<150> т. д. Таких лингвистик нет, есть только одна лингвистика, с пользой для себя реализующая данные других наук в качестве вспомогательных исследовательских средств. Таким образом, нет никаких оснований отступать перед натиском новой науки и с легкостью уступать ей завоеванные позиции. Здесь очень уместно вспомнить слова А. Мартине: «Быть может, это и соблазнительно — присоединиться путем использования нескольких удачно выбранных терминов к тому или иному крупному движению мысли, или заявить какой-нибудь математической формулой о строгости своего рассуждения. Однако лингвистам уже пришло время осознать самостоятельность их науки и освободиться от того комплекса неполноценности, который заставляет их связывать любое свое действие с тем или иным общенаучным принципом, в результате чего контуры действительности всегда делаются лишь более расплывчатыми, вместо того, чтобы стать более четкими» [202]121.

Следовательно, математика сама по себе и языкознание само по себе. Это отнюдь не исключает их взаимной помощи или дружеской встречи в совместной работе над общими проблемами. Такого рода местом приложения согласных усилий двух наук и является весь широкий круг проблем, входящих в прикладное языкознание и обладающих большой народнохозяйственной значимостью. Следует пожелать только, чтобы в своей совместной работе обе науки проявили максимум взаимопонимания, что, несомненно, будет способствовать и максимальной плодотворности их сотрудничества.<151>

Научное изучение процессов развития направляется на вскрытие в этих процессах определенных закономерностей. Обнаруженные посредством эмпирического изучения материала (в историческом плане) закономерности выражаются в известных формулах — законах. Характер подобных законов может быть различным и зависит от специфики изучаемых явлений, но вместе с тем последние должны обладать некоторыми общими характеристиками, которые философия диалектического материализма предполагает обязательными для каждого закона.

Понятие закона в языкознании не только не имеет четкого определения, но нередко истолковывается противоречивым образом. Есть все основания полагать, что такое положение обусловливается в первую очередь тем обстоятельством, что все то, что обычно принято называть лингвистическими законами, не рассматривают с точки зрения указанных общих характеристик, обязательных для любого закона. Именно поэтому представляется необходимым вопрос о развитии языка рассмотреть сначала с этой стороны.

Понятие лингвистического закона, получившего широкое хождение в лингвистической школе младограмматиков, несомненно, было подготовлено предшествовав<152>шей деятельностью представителей натурализма в языкознании — А. Шлейхера и М. Мюллера, которые рассматривали язык как природный организм и стремились подвести отдельные периоды развития языка под стадии роста живого организма. Вдохновляемая успехами естественных наук XIX в. и стремясь соперничать с ними в методической точности, сравнительная грамматика старается опереться на законы, становится наукой законополагающей. Универсализируя исторический подход к изучению языка, младограмматики наивысшую и единственную законную цель науки видели в установлении в эволюции языка регулярных процессов, которые после подведения их под известные формулы и определения наличия специфических условий (места, времени, сочетания элементов) объявлялись законами. Так как упор в такого рода исследованиях делался на фонетику, где регулярные «единообразия, возникающие в известном языке и в известное время и имеющие силу только для этого языка и времени» [203]1 (что и составляет сущность подобного закона) обнаруживаются с наибольшей наглядностью, то история языка превращалась в возможно более детальное перечисление по преимуществу фонетических законов. Примером подобных фонетических законов может служить смягчение в русском языке гортанных в позиции перед ы (кы, гы, хы>ки, ги, хи), которое происходило в XII–XIV вв., или отвердение шипящих и ц, которое закончилось к XVI–XVII вв. Эти законы перечисляются вне всякой связи друг с другом и с другими сторонами языка.