Николай Андреевич Липин: Двадцать тысяч королей или гадание по Китайской Книге Перемен

ДВАДЦАТЬ ТЫСЯЧ КОРОЛЕЙ Змеиное око Записки снов о красотах восточной столицы О том, что птица Сирин больше не поет Человек с тысячью лицами. Введение в Игру Звезда. Введение в Невинность Странный юноша с Покровки. Введение во Мрак Король королевства Кривых Зеркал Город Четырех Врат Политические метания Московского бомонда. От патриотов к демократам и обратно «Ни буйволы, ни тигры не бродят по пустыне». Баланс между разными группировками Кролик (Заяц) – Мозгун Солнечное затмение в Риме. Мистерии Солнца и Луны. Повелитель Времени. Знаковая встреча на Авентине Смотрины в Московском Доме Литераторов. Введение в Свет Искусство Лести или Загадка Сфинги Странный подарок и Блаженный Норик Издатель поневоле. Проявление Жаркая дружба Инквизитора Партии Архивариус Партии или Страсти по Матфею Дар жриц Камня Хранителя в Константинополе Моя первая книга и бесконечная диссертация Всевидящее Око в Златом Граде Прага Смотритель причудливого лабиринта метаморфоз Тень Президентская гонка или Никодимы, проповедующие ночью Дар душевнобольного стража Керкиры Воспомоществование Фонда Социального Страхования Сомнительные строители сомнительных соборов. Дела сердечные – денежные Игра в Кошки-Мышки Тамплиер десятого колена или мое несостоявшееся масонство Его звали Маркизой Смотрины во Дворце Демидова Всех их, негодников и шалунов, в разведку Инструкции начинающим разведчикам Великий инквизитор Гримани и товарищ Казанова Вавилонская блудница в Соборе Василия Блаженного Храм Короля Герметистов во Флоренции Знакомство с Антаресом в окрестностях Светлейшей Венеции Яма Баридзини Змей себя кусающий Встреча с главным стражем Scuola Grande Sciavone Метаморфозы у Гробницы Дожа Джованни Пезаро Двадцать тысяч королей

Меня попросили произнести тост. Я особо не хотел этого делать, так как боялся сболтнуть лишнего. Но видно черт дернул меня за язык и тот злополучный тост я произнес. – Уважаемые друзья. Вот уже как десять лет нет с нами Учителя. И, к сожалению, приходиться констатировать, что место, которое занимал Андрей Александрович в общественно-политической жизни страны, так и осталось не занятым. Второго такого политика так и не появилось. Это очень прискорбно для всех нас, ибо чревато всякого рода турбулентностями в обществе, ведь Учитель как никто другой умел сглаживать противоречия. Вот недавно произошел случай. Умер один видный политический деятель. Говорят, перед смертью он несколько дней кряду сжигал у себя на даче служебные документы. Я глубоко убежден, что будь жив Андрей Александрович, дело до этого не дошло бы. Андрею Александровичу еще поставят памятник. Только видно так уж устроен менталитет нашего общества, что оно должно не раз грохнуться лицом в грязь, чтоб в полной мере оценить заслуги подобных людей. Тут мне почему-то вздумалось для красного словца процитировать поэта Николая Клюева, – Он Древо. А Сердце – Дупло. Сирина Птицы Зимовье. Споет он – и сени светло. Умолкнет – будет все нехорошо. Последние строки пришлось додумывать на ходу, потому что, честно говоря, я забыл, как там было сказано у поэта Клюева. Установилась гробовая тишина, и лишь мой сосед по столу – ветеран внешней разведки, вполголоса произнес: – Хороший тост .

Вся эта история началась пятнадцать лет назад. И вот сегодня можно сказать она завершилась. Хотя, наверное, я не прав. Пятнадцать лет назад я познакомился с этим человеком, а история началась много раньше. В тот далекий памятный день из моего детства, когда я познакомился со Змеем.

ЗМЕИННОЕ ОКО. СТРАННЫЕ ЛЮДИ

Я припал устами к истоку ручья и увидел Змея. Он смотрел мне в глаза. Змеиное око вводило в транс. Это продолжалось недолго, не более минуты. Насладившись видением, Змей ускользнул в прохладу изумрудной травы, окружавшей лесной ручей. Тот случай оказался знаковым в моей судьбе. После этого все стало как то по-другому, все стало как то не так. Еще очень долго вспоминался этот холодный свет стеклянных глаз Змея. Более того, Змей стал периодически появляться в моих снах. Он не был страшным. Наоборот: В нем было нечто одинокое, что вызывало глубокое сочувствие и сострадание. Мне, почему то, было жалко этого Змея.

Вскоре, с симпатией к Змею, зародилось необъяснимое сочувствие к личностям, которые считались изгоями. Их иногда подвергали откровенному остракизму. Первым, кто обратил внимание на это, был отец. Это произошло после того как я подал побирающемуся нищему Егише буханку свежеиспеченного горячего хлеба, в то время как другие ограничивали меру своего сочувствия к бродяге черствыми заплесневелыми корками. Егиша, был поэтом – Диогеном того захолустного городка. Порол правду матку, скрываясь под личиной тронутого рассудком. Жизнь города трудно было представить без этого горбатого старика, с плеч которого свисал огромный заштопанный мешок. Бродяга тогда отблагодарил меня своими виршами: «