Николай Замяткин: Вас невозможно научить иностранному языку

Итак, вы, мой любезный собеседник, прочитали рекламу курсов иностранного языка на столбе или в какой-нибудь другой популярной газете. На вас эта реклама произвела достаточное впечатление. Финансовые тяготы показались вам не очень обременительными. Не очень обременительно также и количество посещений — пара раз в неделю. Вы приняли решение и стали ходить на эти курсы.

Вы с удовольствием сказали об этом вашим родственникам, друзьям, знакомым. Вы получили от них — как и ожидали — одобрительные взгляды, возгласы и другие приятные для вас эманации. Ваш социальный статус в обществе значительным образом укрепился. В должной графе — под названием «Благие намерения, громко и с выражением произнесённые вслух и даже несколько подкреплённые действием» — в этой важной графе общественной табели о рангах напротив вашего имени появилась должная «птичка». Ваше самоуважение окрепло. В вашей груди появилось то самое столь вами любимое тёплое чувство почти выполненного долга. Ведь трудное решение изучать иностранный язык уже само по себе достойно всяческого уважения — общепринятая истина, безоговорочно признаваемая всеми участниками игры, не правда ли, мой уважаемый и имеющий самые благие намерения собеседник?

Вооружившись этими самыми намерениями, вы два-три раза в неделю приходите в некое более или менее уютное помещение. В этом помещении рядами стоят столы и стулья. На стенах висят грамматические таблицы, инструкции по противопожарной безопасности и другая наглядная агитация, призванная непрестанно наполнять вас разнообразными знаниями о падежах и спряжениях. Вы садитесь за один из столов — я обычно выбирал один из последних — и внимательно смотрите на классную доску и преподавателя перед ней.

Вы заранее очень уважаете этого преподавателя, поскольку он знает разные непонятные для вас слова и одет в костюм и галстук (о преподавателях, облачённых в мини-юбки и полупрозрачные блузки мы благоразумно умолчим). Иногда он ещё одет в очки и бороду, что придаёт вашим занятиям ещё более солидный характер.

Преподаватель расхаживает перед доской, говорит эти самые умные слова и записывает их на доске для вашего лучшего усвоения. Вы внимательнейшим образом слушаете, смотрите и пытаетесь всё понять и запомнить. Особо прилежные ученики также ведут подробные конспекты. (Каюсь, что и я вначале этим грешил, но только вначале!)

Время от времени вникающий во все ваши проблемы преподаватель спрашивает, обращаясь к группе, всё ли понятно. Ответом обычно бывает молчание, но иногда из двадцати-тридцати человек, несколько напряжённо сидящих за столами, находится кто-то — я был таким, например, — кто говорит из-за своей задней парты (всегда задней!), что вот в этом месте как-то не очень понятно. Мудрый преподаватель строго — но ласково! всенепременно ласково! — смотрит на вопрошающего — который почему-то уже испытывает чувство вины — и снисходительно повторяет недопонятое. Затем он ещё раз спрашивает, всё ли понятно. Ответом обычно бывает гробовая тишина. Преподаватель солидно поправляет очки и продолжает прерванный непонятливым учеником урок.

Когда подобная ситуация повторяется ещё раз и непонятливый ученик снова задаёт свои вопросы, демонстрируя тем самым свою неспособность к быстрому и беспроблемному усвоению материала наравне со всей группой, то преподаватель смотрит на нарушителя уже менее ласково, но тем не менее повторяет непонятое, выказывая тем самым своё глубокое знание предмета и одновременно непревзойдённое ангельское терпение.

Непонятливый ученик — да и не только он — чувствует себя как-то не вполне уютно и даже слегка ёжится под мудрым взглядом всезнающего преподавателя. К тому же, выставленный на всеобщее обозрение, он чувствует на себе безмолвное осуждение всей группы, которая, конечно, всё схватывает на лету и которой не терпится опять помчаться вместе с преподавателем вперёд со скоростью сверхзвукового локомотива. А неуместные вопросы просто ставят палки в колёса этому рвущемуся всё выше и выше в заоблачную языковую даль паровозу и его машинисту в лице учителя!

При объяснении новой темы на другой день — практически на каждом занятии изучается новая «тема» — вопрос «всё ли понятно?» задаётся уже непосредственно непонятливому и, очевидно, умственно ограниченному ученику. На этот раз всё всем понятно. Преподаватель, одержав эту небольшую, но такую важную для успешного продвижения занятий вперёд победу, продолжает и дальше бодрой трусцой углубляться в дебри склонений и суффиксов, падежей и слабых предикативных отношений. Ведь времени так мало, а суффиксов с приставками — так много.