Леонид Панасенко: Без вас невозможно

Огоньки ягод то и дело вспыхивали в траве, уводили от тропы в глубь леса. Земляника была крупной, душистой, теплой от солнца. Она буквально таяла во рту, и как я ни старался хоть что-нибудь собрать — в горсти ничего не оставалось.

Раздвинув ветки лещины, я вышел на небольшую поляну.

В нашем лесу таких полян тьма, потому что лес молодой, послевоенный, рос себе как хотел, без особого присмотра и заботы.

Я уже хотел вернуться к тропе — все ягоды все равно не соберешь, — как вдруг заметил среди кустов все той же лещины… синий почтовый ящик.

«Как он сюда попал? Кто-то выбросил, что ли?»

Однако ящик оказался прибитым к аккуратному деревянному столбику, вкопанному в землю.

«Почта? Здесь? В лесу?.. Чертовщина какая-то…»

В душе шевельнулось беспокойство. Я давно приметил: все, что нам непонятно, почему-то сразу настораживает. Видно, так уж устроен человек — неизвестность и любое отклонение от нормы он подсознательно связывает с каким-нибудь подвохом или опасностью.

Я машинально прошел в одну сторону от поляны, затем в другую и уперся в молодой соснячок. Я знал этот лес, как свои пять пальцев, и все же первая мысль, которая повела бродить вокруг поляны, была такой: «Может, кто поселился рядом? Лесник, например, или кто-то другой…»

Человеческим жильем, как я и ожидал, тут и не пахло. Почтовый ящик превращался в загадку.

Вернувшись на поляну, я еще раз внимательно осмотрел синий металлический ящик, пощелкал козырьком над щелью для писем. Сбоку на стенке белой краской было выведено № 14. Обычный почтовый ящик, каких в городе сотни и которых там без надобности просто не замечаешь.

Я потрогал дно ящика. Несколько раз приходилось видеть, как почтовые работники мгновенно выбирают письма: подъехали на машине, сунули под низ ящика зеленый мешок — и готово… Дно ящика оказалось фанерным. Досточка легко поддалась, и на траву неожиданно выпало… письмо.

«Здесь?! В лесной глуши? Какой-то розыгрыш. Но чей? Неужто почтальона?»

Я тут же как бы наяву увидел хромого Степана, нашего сельского почтальона, и отбросил свое предположение. Степану ума не занимать. Он начитанный, как-то говорил, что все популярные журналы просматривает. И вообще — сообразительный. Во время войны, в сорок третьем, ему покалечило ногу. Так он сам себе и протез сделал, и ходить на нем научился. После восстановления колхоза определили Степану легкую работу, лошадь дали. Ему сейчас под семьдесят, четверых внуков имеет, а с брезентовой сумкой не расстается. Агасфер почтового ведомства. Нет, Степан такой ерундой заниматься не станет.

Я наклонился и поднял письмо. Конверт был явно самодельный — из плотной бумаги, тщательно заклеенный. Зеленым фломастером на нем было выведено печатными буквами:

«Галактика, до востребования».

Я улыбнулся. Все ясно, мальчишки забавляются. Играют в пришельцев, наверное…

От нечего делать я присел в тени орешника, разорвал конверт. Почерк аккуратный, мужской. Буквы закруглены, связаны между собой, будто бусинки. И все же тот, кто писал, явно торопился — буквы пляшут в разные стороны. Я столько проверил в своей жизни ученических тетрадей (интересно в самом деле — сколько?), что могу по почерку определить даже настроение человека. Во всяком случае, ясно, что к галактике обращается мальчишка. Четвертый или пятый класс. Но кто же он?

Письмо начиналось то ли с молитвы, то ли с воззвания:

«О вы, пьющие нектар мысли в других мирах! Спешим сообщить о себе в год 387 341 после 46 миллионов от первого Медосбора мысли, пока время процветания не сменилось временем упадка и сна разума.

Знайте, что мы есть!

Мы — хозяева огромной прекрасной планеты. Нет нам числа, и жизнь наша пронизана целесообразностью и гармонией. Однако устройство нашего общества и гибельные силы стихий заставляют нас бессчетное количество раз подниматься на вершины духа и вновь спускаться до уровня животного существования. Каждый раз мы теряем драгоценные крохи знаний и опыта и начинаем все сызнова. Над нами висит проклятие Круга, и нет на всей земле нашей такого длинного лета, чтобы мы успели разорвать порочный Круг, нет таких тучных пастбищ, чтобы осыпать нас благоденствиями и позволить собраться с силами, и нет среди нас такой Матери, которая, забыв о Воинах и Кормильцах, рожала бы одних Мудрецов — тех, кто начинает нить мысли. Более того! Круг живет в нас, в нашем естестве. Он неистребим и всевластен. Даже у самых сильных нет сил разорвать его, а самым умным не хватает ума, чтобы выбраться за его пределы.