Владимир Колесов - Язык Города

Обратимся к «очеркам бурсы» Н. Г. Помяловского. В речи бурсаков многое восходит к книжным выражениям, но употребляются они в необычных сочетаниях со словами, общерусскими по звучанию и смыслу. Столкновением разностильных слов, приемлемых в обиходе, семинарская речь косвенно способствовала обогащению стилей литературного языка. Камчатка почивала на лаврах до сего дня спокойно и беспечно— бурсацкий термин Камчатка 'задние парты, на которых располагались лентяи' (вульгаризм), два церковнославянских оборота и нейтральное словосочетание спокойно и беспечно организуют фразу, типичную и для стиля самого писателя.

В обиходе бурсы много грубого. Обездоленные мальчишки друг на друге испытывают приемы воздействия, в том числе и речевого. Соответственно грубы и их слова. Они экспрессивны, хотя, в отличие от воровского жаргона, не имеют уклончиво-переносного смысла или терминологической однозначности. Сбондили, слямсили, стилибонили, сперли, стибрили, объегорили, облапошили — перебивая друг друга, кричат мальчишки. Каждое из этих слов имеет свою историю, взятое в отдельности, что-то значит, но здесь вырвано из контекста. Попадая в детской игре в этот увеличивающийся ряд, каждое слово как бы включается в общий для всех смысл, который подавляет все: 'украли'. Не существует ничего, кроме момента речи, все устремлено к экспрессивности выражения: кто острее скажет, кто ярче... Помяловский постоянно чувствует необходимость пояснить читателю смысл словесных упражнений бурсаков: «Сборная братия любила хватить, ляпнуть, рявкнуть, отвести кончик — эти термины означают громогласие бурсы». Излюбленная часть речи — глагол. В его лаконичности как бы сжимается вся совокупность возможных действий, с косвенным указанием на действующее лицо: отчехвостить, наяривает, дать раза, садануть, вытянул вдоль спины, что отмочил, ему влепили, шарахнуть по нотам, дергануть по текстам... Очень редко при этом у глагола возникает какое-то переносное значение. Но если возникает, то обычно по аналогии с существующими в другой социальной среде словами — как противопоставление им. В такой момент бурсак соотносит свою речь с речью «внешнего мира»: Семинарист срезался (то же, что в гимназии провалился): за определенным местом службы бурсака закрепляют—«техническое, заметьте, чуть не официальное выражение». И срезался и закрепляют в тех самых значениях известны теперь любому.

Если используются существительные и они похожи на глагол, во всяком случае, указывают на результат какого-то действия, обязательно, как след своей прошлой «глагольности», сохраняют глагольную приставку: озубки 'куски хлеба, остающиеся на столе от обеда', закоперщик 'друг' и Др. Если нет приставки, сам глагольный корень слова подсказывает, что и тут речь идет о действии: учеба — семинарское слово, возникшее «в пику» слову ученье (учение). Еще совсем недавно слово учеба воспринималось как грубое, ибо учеба связывалась с муштрой и зубрежкой (что справедливо). Его даже пытались устранить из литературного обихода, но газетные тексты, по-видимому, все же ввели его в оборот надолго. Стихия глагольности, акспрессивность «разночинной» речи роднит ее с народной, из которой она и происходит. Иностранных слов здесь нет, «отвлеченность» мысли коренится на славянизмах.

Выходя из стен бурсы или семинарии, поповичи оказывались на распутье. Большинство из них продолжало дело отцов. Лучшие уходили в науку, просвещение, изменяя не только себя, но и многих современников.

Значение прогрессивной русской публицистики переоценить нельзя. В «темном» языке журнальных статей, подчас длинных, неясных, уклончивых, зарождались новые термины, представления, понятия о современных вопросах и обо всем, что волнует и тревожит общество. Основным источником новых понятий стали заимствованные слова, интернационализмы, которые наполнялись конкретным (любимое слово В. Г. Белинского!) содержанием уже в приемлемых для русского читателя определениях. Процесс становился двуединым: публицист или писатель предлагает слово, термин, название — общество воспринимает, наполняя его смыслом. Публицист откликается на потребности дня, а не «просто» выдумывает, как кажется это петербургскому листку «Северная пчела». Ф. В. Булгарин и Н. И. Греч против слов и выражений: абсолютная истина, индивидуальность, обожествление природы., принцип, субъект, объект, общее и народное в поэзии, высшая деятельность, развитие самого себя, эмансипировать, компрометировать... Листок издевается над пафосом, каким насыщены слова окрылить дух, безбрежные равнины, мировые явления... Ретрограды желали бы оставить все как есть, без нового, без свежего. Снова и снова, в бесчисленных повторениях, вариантах, новых оборотах, небывалых образах, в обширных периодах вводит В. Г. Белинский новые слова. На глазах публики уточняется смысл их, публицист доверяет ей, откликаясь на призывы времени, соглашается с ее потребностями. В то же время известны возражения критика против слов, которые составлены «отвлеченным, почти тарабарским языком».