Максим Кронгауз - Русский язык на грани нервного срыва. 3D

Однако, как показывают опыты, не слишком мы вдумываемся в орфографию, когда читаем текст. Забавное доказательство этого найдено мной в интернете, где данный текст фигурирует в качестве анекдота:

По рзелульаттам илссеовадний одонго анлигйсокго унвнертнсета, не иеемт занчненя, вкокам пряокде рсапожолена бкувы в солве. Галвоне, чотбы преавя и пслоендяя бквуы блыи на мсете. Осатьлыне бкувы мгоут селдовтаь в плоонм бсепордяке, все рвано ткест чтаитсея без побрелм. Пичрионй эгото ялвятеся то, что мы не чиатем кдаужю бкуву по отдльенотси, а все солво цликеом.

Действительно, текст читается достаточно легко, хотя перепутаны все буквы, кроме первой и последней. Конечно, не надо стремиться к такой практически абсолютной свободе (все-таки слова выглядят как-то неприятно), но не надо и драматизировать ситуацию. Самое же замечательное, что так легко мы справляемся с этим текстом именно потому, что в нем представлены привычные нам кириллические буквы, и нам достаточно мимолетного взгляда на них, чтобы воспринять некий графический образ слова. Так что, извините, товарищи немцы, без кириллицы нам никак нельзя.

Кстати, этот лингвистический тест оказывается и аргументом против искажений орфографии в интернете. Если вы перемешаете буквы неправильно записанного слова, вы его вряд ли опознаете. Привычки к искаженному образу у нашего глаза нет.

Мнения по поводу так и не состоявшейся реформы правописания разделились достаточно резко и по чрезвычайно простому признаку. Лингвисты в подавляющем своем большинстве были “за”, не-лингвисты – “против”. Причем, когда речь шла об аргументах, казалось, что противоположные стороны просто не слышат друг друга, а говорят о совершенно разных вещах. Лингвисты большей частью приводили лингвистические аргументы в пользу изменения правописания, а не-лингвисты просили или требовали, чтобы все оставили как есть. Иногда в грубой форме. Например, Татьяна Толстая в газете “Коммерсантъ” сказала буквально следующее: “Надо заколотить двери Академии наук, где заседают эти придурки, и попросить их заняться более полезным для народного хозяйства делом”. Чем-то напоминает монолог Аркадия Райкина “Мысли рационализатора”: “Балерину видали? Она вертится – аж в глазах рябит. Привяжи к ноге динаму – пусть она ток даёт в недоразвитые районы!”

Но главное, что на этом все – ответ оппонента не подразумевается, и дискуссия заканчивается.

Во мне же самом яростно боролись лингвист и обыватель (в последнем случае снова не имею в виду никакой отрицательной оценки, обычно сопутствующей этому слову), и мне самому интересно разобраться, почему они вступили в такой конфликт.

Итак, в начале третьего тысячелетия сложилась достаточно странная ситуация. С одной стороны, в печати прошла волна публикаций (в основном критических) по поводу реформы русской орфографии. С другой стороны, осведомленные лица (например, члены Орфографической комиссии Российской академии наук и сотрудники Института русского языка РАН) утверждали, что никакой реформы нет. Просто вместо “Правил русской орфографии и пунктуации” 1956 года (далее “Правила”), являвшихся своего рода законом в области правописания, но устаревших, в Институте русского языка под руководством В. В. Лопатина был разработан “Свод правил русского правописания. Орфография и пунктуация” (далее “Свод”). Стыдливое “своего рода закон” сказано выше по одной простой причине. Наше правописание регулировалось не только “Правилами”, но и различными словарями, иногда противоречившими “основному закону”. Можно попытаться провести юридическую аналогию с законом (“Правила”) и прецедентом (словари), но вряд ли это что-нибудь прояснит.

Новый “Свод” был призван сыграть роль нового закона. Он был одобрен Орфографической ко-мис-сией, однако так и не был утвержден и опубликован. Сложность ситуации усугублялась еще и тем, что появились словари, по крайней мере частично следующие “Своду”, а не “Правилам”, то есть проекту закона, а не действующему закону. Расхождение касалось в первую очередь слитного, дефисного и раздельного написания сложных слов. Так, например, прилагательное церковнославянский в полном соответствии с “Правилами” писалось во всех словарях слитно. Однако в некоторых новых словарях, подготовленных сотрудниками Института русского языка (см., например, Русский орфографический словарь под ред. В. В. Лопатина) оно пишется через дефис, что соответствует уже рекомендациям “Свода”.