Альфия Смирнова - Русская натурфилософская проза второй половины ХХ века - учебное пособие

Среди героев романа есть те, кому известен эпилог человечества, к ним относится прежде всего Шатаницкий (именно ему принадлежат слова об «отжитой планете») и те, кто «прозревает» это будущее в настоящем. Так, Никанор Шамин рассуждает: «Вдруг под воздействием опустошительных изобретений и не менее самоубийственного развенчания самых священных табу обнажилась крайняя эфемерность жизни, уже неспособной сохранять себя. Так что планете оставалось только сменить устарелую, усталую кожу, всю свою биопленку в целом, как не раз уже поступала в своем геологическом разбеге» (Леонов 1994: II, 303). Эти причины ведут к катастрофе, за пределы которой удается заглянуть Шатаницкому, предсказывающему «короткое замыканье полюсов», после которого последует «тотальная линька человечества». «Бессильная удержать солнце в зените, сама природа может продлить сроки наиболее удачных созданий не иначе как упрощеньем их на несколько порядков с переплавом всей наследственной памяти предков в насекомый инстинкт» (Леонов 1994:1, 605–606).

В романе это предсказание находит подтверждение в изображении пятой, «заключительной» прогулки Дуни из настоящего в «запредельную даль времени». В будущем перед ее взором предстает карликовое человечество, живущее в подземных убежищах и отдаленное от нее «вечностью поколений». «Скоростной спуск людей с заоблачных вершин сопровождался отбраковкой неустойчивых образцов, так что назад в долину воротилась вполне устойчивая, крайне не похожая на себя во младенчестве человеческая поросль» (Леонов 1994: II, 355). Мать-природа в отношении них ограничилась «видовой девальвацией», «как не раз поступала и раньше с конструктивно не оправдавшими себя созданьями» (Леонов 1994: II, 355–356). В 1893 году в Санкт-Петербурге была издана книга Камилла Фламмариона «Конец мира», в которой рисовалось гипотетическое будущее: «Закон прогресса уступил место закону упадка, вещество снова вступало в свои права, и человек возвращался к звериному состоянию» (Фламмарион 1893: 133). Однако «после конца земного мира», по словам автора, жизнь вновь должна возродиться, но это уже будет нечто «сверхчеловеческое», «неиссякаемое».

Избранный Леоновым масштаб рассмотрения событий, в контексте не поддающихся временному измерению процессов, происходящих во Вселенной, позволил воспроизвести гипотетическое запредельное будущее. В других натурфилософских произведениях конца XX века изображается «обесчеловеченное» пространство Земли, в зеркальной глади водной поверхности которой отражаются звезды (А. Ким), «отравленная» радиацией Земля и последние мгновения жизни на ней (А. Адамович).

В романе «Пирамида» речь идет о «самоубийственной эйфории» (Леонов 1994: I, 381), о нежелании жить, рано или поздно настигающем человека. «Творец стольких чудесных диковинок», человек найдет и «благородный предлог, и достаточно радикальные средства для самоудаления из мира», – иронически замечает Филуметьев (Леонов 1994: II, 215). Как и в «Отце-Лесе» Кима, в романе-наваждении говорится о «тенденции к самоистреблению» (Леонов 1994: II, 300). В романе «Тавро Кассандры» (1994) Ч. Айтматов также воплощает идею «рокового желания не жить», которым уже в утробе матери поражены не-родившиеся младенцы, в связи с чем символично и название этого романа. Самоубийственное начало, заложенное в самой природе человека как изначальный источник катастрофичности бытия, в художественной литературе конца XX века становится концептуальной основой в создаваемой ею картине мира. В «романах-предупреждениях» речь идет о противоречивости человеческой природы.

Объяснение этой противоречивости Л. Леонов ищет в апокрифе Еноха, «который объясняет, – как отмечает писатель в предисловии к роману, – ущербность человеческой природы слиянием обоюдонесовместимых сущностей – духа и глины» (Леонов 1994:1, 6). По свидетельству Еноха (прадеда Ноя), ангелы – «крылатые озорники» – «спустились по горе где-то в нынешнем Ливане и учинили скороспелые браки с девицами земного происхождения». Однако народившееся потомство принесло не только благо (обучение ремеслам, искусствам), но и зло. За что было казнено («за развращение земли, тоже наказанной общеизвестным мировым потопом») (Леонов 1994:1, 553).

Задавшись целью предостеречь против близящегося финала род людской, автор обращается к начальной «точке» его возникновения, опираясь и на апокриф Еноха, но приписывая толкование его героям с сомнительной «репутацией»: ангелу в прошлом, возглавившему «бесовскую шатию», Шатаницкому, кинорежиссеру Сорокину. «В обширном полусвидетельском монологе Шатаницкого проступает логика божественной размолвки, давшей толчок мирозданью. Вне зависимости, произошла ли она из-за противодействия ангелов ближайшего окружения действительно странному намерению Творца навязать себе на шею род людской, или же появление последнего рассматривать как наглядное возмездие отверженному ангельскому клану, в обоих случаях движущим фактором является его ревнивая любовь к Отцу И не в том ли заключается их коварная деятельность, чтобы мнимым покровительством своим соперникам, потачкой их похоти, лестью их уму низвести в предельное ничтожество, чтобы тот увидел возлюбленных своих в омерзительной ярости самоистребления, с апофеозом гниющей пирамиды в конце, и ужаснулся бы – ради кого отвергал одних и кому предпочел других» (курсив автора) (Леонов 1994: 1, 629).