Виктор Петелин - Мой XX век - счастье быть самим собой

Эта игра вносила разнообразие в их жизнь. И сын частенько просил Отца:

– Пап, давай поиграем.

– Во что? – спрашивал Отец, делая вид, что не догадывается, о чем вдет речь.

– Давай поборемся.

И они начинали бороться. А мальчик заливался, когда ему что-нибудь удавалось сделать удачное. Да и Отцу эта игра была как бы продолжением зарядки...

Целуем миллион раз!

13 мая 1978 года».

«Галя!

Все у нас нормально. Только иногда Алеша закапризничает и откажется делать то, что обычно делает: не буду умываться, не буду есть, не буду убирать постель или пижаму. Находит, так сказать, недобрый стих. В этом и состоит большая трудность. Потому что и так трудно: то и дело беспокоишься, где он. Продолжаю расшифровку:

«Приближался День Победы. Отец предложил складчину, но «генералы» в гневе отвергли.

– Это наш день. Мы вас приглашаем, – сказала «генеральша».

– Но ведь это и наш день. День Победы всего нашего народа? – неуверенно возразил Отец.

– Ничего, Отец. Мы справимся, – подтвердил решение этого вопроса сам «генерал».

– Ну что ж, ладно. Скажите тогда, хоть чем мы будем вам полезны?

И вот, казалось бы, нормальный и обычный вопрос. А тут же возникли противоречия и разногласия. Михаил Давлетович Львов решительно заявил, что, если будет Антропов, он не может прийти на празднование Дня Победы.

– Почему? – спросил Друг.

– Два дня тому назад, – приготовился к обстоятельному рассказу, как обычно за последние дни, татарско-русский поэт, – моя жена и некоторые другие женщины из нашего корпуса решили поехать в Орджоникидзе, посмотреть, может, что-нибудь купить, говорят, там какие-то необыкновенные свитера.

– Сергей Козлов купил два шотландских свитера, – успел вставить реплику Друг.

– Так вот, я продолжаю. Конечно, женщины разговорились, заспорили, как ехать, взять такси или на автобусе. Вдруг выходит человек с лицом скопца и громко говорит: «Нельзя ли потише. Вы, видимо, не работаете здесь, а я работаю, вы мне мешаете». Ну, конечно, настроение он нам испортил. Вы, я вижу, знакомы с ним. Что это за человек? Я тридцать книг написал. И он мне еще говорит, что я не работаю, а кто он такой? Ах, какой мерзкий человек...

Что им было делать? Друг начал как бы реабилитировать Антропова в глазах Львова, но тот был неумолим. Нет, нет, он не может теперь быть равнодушен к нему. А между прочим, теперь-то он вспомнил, что как раз накануне отъезда сюда, в Коктебель, он, кажется, подписал с ним договор на какую-то повесть. Подсунула ему этот договор Диана. Нет, татарина нельзя было остановить.

Вечером 9 мая все начали постепенно собираться в 15-й комнате, у «генералов». Украинский поэт, живший напротив, в 16-й комнате, пришел одним из первых. Потом пришли Друг, Отец и Виктор Лихоносов, только что приехавший из Краснодара. Чуть позже Михаил Львов и Георгий Георгиевич Степанов, старый краснодарский писатель, написавший две книги о Сергееве-Ценском и роман «Закат в крови», который так и не увидел пока свет, как ни бились за него десятки людей, маститых и именитых. Ничто не помогает, потому что роман посвящен белому движению на юге России. Не было только жены Львова, Анжелы Андреевны. Именно этим и поспешил воспользоваться Львов, хлобыстнув полную рюмку водки за Победу. При ней он не позволил бы себе такое удовольствие. Первый тост был традиционным и обычным: за Победу, за торжество советского оружия и пр. и пр.

– Среди нас находится украинский поэт Микола Шеремет. Давайте послушаем его.

– Что ж, я могу сказать. Всем нам пришлось много пережить. Мне тоже многое довелось пережить прежде, чем пришла победа. Я был корреспондентом «Коммуниста Украины», был на фронте с первых дней. И вот попали в окружение, а потом в плен. Десятки людей попали в плен. Идем под конвоем, а сами думаем, как бы сбежать. Я, конечно, не говорю за других. Мне не верится, что я в плену, просто сердце отказывается верить, а приходится подчиняться немцам, ничего не поделаешь. А они все такие здоровые, молодые, сильные, чувствуют уже себя победителями, хохочут, смеются.

Все сидели молча, не перебивая и не делая лишних движений. Сколько лет были знакомы, а до сих пор никто из сидевших здесь даже не подозревал, что этот сильный и уверенный в себе человек испытал немецкий плен, ужасы рабства. Видно было, что Поэт тоже волнуется, переживает давнее, столь поразившее его, что он до сих пор помнит мельчайшие детали своего кратковременного пребывания в плену.

– Конечно, я сразу же начал думать о побеге. Договорились с одним здоровым красноармейцем. И на следующий день мы снова тронулись в путь от фронта. Гнали нас в сторону Германии. Многие уже начали отставать, раненые и ослабевшие. Мы видели, как их беспощадно пристреливали. Некоторые пытались бежать, но так неумело, что немцы тут же настигали их и расстреливали.