Виктор Петелин - Мой XX век - счастье быть самим собой

Я слушал Ивана Фотиевича, мудрого, замечательного писателя и человека, который никак не мог понять, что его вмешательство в мои статьи наносит мне моральный ущерб, словно вынимает из меня часть моей души, лишает чего-то нужного для меня и необходимого.

Но застолье продолжалось, и с каждой выпитой рюмкой боль от раны утихала, а потом и вовсе исчезла: действительно, что горевать-то, ну не получилось на этот раз, получится в другой. Впервой, что ли? Главная радость – из чудного Коктебеля я приехал в благословенное Переделкино, работы хоть отбавляй, издательство «Современник» ждет рукопись, заключило договор. Военное издательство ждет рукопись, заключило договор, пиши и пиши, не унывай, уныние – непростительный грех.

А между тем события замелькали одно хуже другого. Ушел якобы по собственному желанию главный редактор «Московского рабочего» Мамонтов, красивый, умный, обходительный. Вслед за ним тоже якобы по собственному желанию ушел из издательства Николай Хрисанфович Еселев... А чуточку перед этим ушел заведующий редакцией художественной литературы Николай Иванович Родичев, мой друг и соратник.

МГК КПСС выметал из издательства всех патриотов, которые, как и я, открыто провозглашали – «Россия – любовь моя».

Пришел новый директор издательства – Михаил Алексеевич Борисов, директорствовал в «Лужниках», но в чем-то провинился, бросили на издательство, не пропадать же руководящему кадру партии. Пришел новый заведующий редакцией художественной литературы Николай Егорович Бораненков, я знал его и раньше, производил он на меня впечатление темного, если не сказать невежественного человека, но он был добрый, бесхитростный, открытый человек. Прочитав мою рукопись, он тут же снял еще несколько абзацев о рассказе Петра Проскурина, этот рассказ не понравился ему, а раз не понравился, то почему о нем говорится в этой книжке... «Убрать, эти мысли дорого тебе обойдутся, Виктор Васильевич». Как я ни доказывал ему, все было бесполезно.

МГК КПСС вернул рукопись на усмотрение нового руководства. И вот новое руководство вызывает меня на обсуждение многострадальной рукописи.

Вхожу в кабинет директора. За столом уверенно сидит плотный, упитанный человек лет пятидесяти с небольшим, выходит навстречу, молча крепко жмет руку. Он ждал меня, и не было нужды говорить, кто я, и я знал, к кому я шел на разговор.

– Я всю ночь читал вашу книгу. Признаюсь, читал без булавки, как выразился однажды Никита Хрущев. Но у меня все время возникал вопрос: автор – коммунист? Читал ли он постановление ЦК КПСС о проведении 50-летнего юбилея в декабре текущего года? СССР, Советский Союз, советский человек, советская нация – эти понятия не сходят со страниц текущей печати, все готовятся к этому юбилею, а «Московский рабочий» выпускает книгу «Россия – любовь моя», и многие положения в этой книге противоречат установкам партии. Я не могу подписать эту книгу в печать...

– Но ведь уже есть сигнальный экземпляр, – возразил я. – До вас ее читали десятки людей, и каждый высказывал какие-то предложения по «улучшению» книги, а на самом деле по «ухудшению»... И судя по всему, вы утверждаете, что национальный вопрос у нас уже решен, все нации слились в одну – советскую, но это далеко не так: русский хочет оставаться русским, украинец – украинцем, узбек – узбеком. Вы читали в «Новом мире» «Мой Дагестан» Расула Гамзатова? Он – аварец, крошечная народность, а он хочет оставаться аварцем, говорить на своем аварском языке, воспевать свои аулы, свои горы, жить по законам гор, по своим обычаям. И ничего в этом плохого нет, как нет ничего предосудительного в том, что я русский и признаюсь в любви к своей России...

Так мы долго разговаривали, может, часа два, может, меньше, а может, больше... И говорили не понимая друг друга, на разных языках. Мне хотелось убедить его в своей правде, а он никаких аргументов не принимал, и его понять можно было: только что он руководил сотней служащих стадиона «Лужники», он привык командовать, а тут столкнулся с каким-то совершенно непонятным для него явлением – с писателем, который не соглашается с ним, что-то пытается доказывать свое... А если он пропустит эту книгу, то ведь его могут снять и с этой должности, как перед этим сняли Еселева и Мамонтова. Нет, уж лучше не подписывать...

В редакции художественной литературы меня успокаивал мой редактор Николай Федорович Далада:

– Не переживай, Виктор Васильевич, подпишут, 40 тысяч тираж, громаднейшие убытки никто не возьмет на себя, цензура прошляпила, подписала, а теперь поздно.