Пьер Байяр - Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали

«Публика была бесконечно признательна моему знаменитому предшественнику за то, что его книги стали для нее своего рода оазисом. Они приятно удивляли освежающим контрастом между умеренностью его писательской манеры и теми взрывными литературными темпераментами и мудреными текстами, которые царили вокруг. Как будто на землю снова вернулись легкость, ясность и простота. Эти богини нравились большинству. Читатели сразу полюбили его язык, которым можно было наслаждаться, не слишком задумываясь, который притягивал своей естественностью, и благодаря его ясности иногда вполне отчетливо проступал подтекст; но он не был таинственным, напротив, всегда четко читаемый — а может, и всегда обнадеживающий. В его книгах чувствуется умение с необычной легкостью коснуться самых серьезных идей и проблем. В них ничто не задерживает взгляд, они обладают чудесным свойством — читатель не сталкивается в них ни с какими препонами».

Трудно представить, как можно вместить в несколько строк такое количество обидных намеков: к творчеству Франса применяются здесь такие эпитеты, как «приятное», «освежающее», «умеренность», «простота», «ничто не задерживает взгляд» — в литературной критике такие оценки нечасто используются как комплименты. И вдобавок, что ужаснее всего, творчество Франса «нравится большинству». Им можно наслаждаться, не задумываясь, потому что идей оно лишь «касается», — этот штрих Валери поясняет дальше:

«Что может быть ценнее, чем эта дивная иллюзия простоты: благодаря ей нам кажется, что мы узнаем новое без особых затрат, получаем удовольствие, не расплачиваясь за него, понимаем, не сильно задумываясь, и смотрим спектакль, не платя за билет.

Благословенны те писатели, что освобождают нас от груза мысли и легкими пальцами ткут всем сложным вещам необычный светящийся наряд».

Эта хвалебная речь Анатолю Франсу буквально нашпигована ядовитыми формулировками, но ситуация дополнительно усугубляется тем, что в них нет никакой конкретики: Валери как будто специально показывает, что и не думал читать Франса, — это противоречило бы мнению о его книгах, которое Валери высказывает. Он не называет ни одного произведения Франса: нигде в тексте не появляется ни конкретных отсылок к ним, ни хотя бы аллюзий на какие-то из его книг.

Больше того, Валери умудряется ни разу не упомянуть даже имени того, чье кресло он собирается занять: когда ему нужно имя Франса, он пользуется перифразами и омонимами: «Само его появление стало возможным и понятным только во Франции, имя которой он носил» 7 7 По-французски фамилия писателя «Anatole France» пишется так же, как название страны Франции — France. (Примеч. перев.) .

То, что Валери не хочет даже притвориться, будто читал Франса, возможно, связано с главной претензией нового члена академии к своему предшественнику: сам Франс слишком много читал. Валери называет его «неудержимым читателем», что в его устах звучит как оскорбление. Да, Франс, в отличие от своего преемника, с головой ушел в книги:

«По правде сказать, господа, я не понимаю, как душа может не утратить смелости при одной только мысли о той огромной массе написанного, что уже накопилась в мире. Самое головокружительное, поражающее зрелище на свете — это золотящиеся панцирями книжных корешков стены библиотеки; и как мучительно видеть эти стопки книг, парапеты философских трудов, которые выстраиваются на набережной, эти мильоны томов и брошюр, скопившихся на берегах Сены, будто обломки после интеллектуального кораблекрушения, выброшенные потоком времени, которое освобождается от нас, очищается от наших мыслей».

Именно избыток чтения, по мнению Валери, лишил Франса оригинальности. А ведь это, как он считает, главная опасность для писателя, которую таит в себе чтение, — оно ставит его в зависимость от других:

«Ваш ученый и проницательный собрат, господа, не испытывал подобного ужаса перед многочисленностью книг. Голова у него была устроена надежнее.

Ему не приходилось читать мало, чтобы защититься от разочарования и головокружения, связанного с большими числами. Он-то не чувствовал себя подавленным, напротив, его вдохновляли эти сокровища, источник многих его знаний, прекрасная пища для творчества и планов.

И мы тоже пытались с наивным усердием и настойчивостью быть в курсе как можно большего количества вещей и не закрывать глаза на свои знания. Но как это сделать? Как это ему удавалось? Нет ничего новее, чем сама необходимость быть совершенно новым, которую вменяют в обязанность писателям».