Пьер Байяр - Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали

Реакция окружающих под стать грубости его действий: он слишком резко и определенно повел себя в пространстве виртуальной библиотеки, хотя она предполагает допустимость сомнений, неясности, это ведь игровое пространство. Решившись сказать правду о своем знакомстве с Шекспиром, Рингбаум одновременно обнажает устройство этого пространства, чем обрекает себя на изгнание. Возмездие не заставит долго себя ждать — Дезире рассказывает о нем в конце письма:

«Курьезный случай, скажешь ты, но погоди, сейчас узнаешь продолжение. Через три дня Говард Рингбаум завалился на собеседовании, и произошло это, по общему мнению, потому, что английская кафедра не рискнула дать ставку доцента человеку, публично заявившему, что он не читал „Гамлета“. Весь кампус гудел от разговоров, а в „Стейт дейли“ появился пассаж с соответствующим намеком. Далее. В связи с тем, что на кафедре неожиданно открылась вакансия, они пересмотрели дело Крупа и в результате предложили ставку ему. Возможно, и он не читал „Гамлета“, но его никто об этом не спросил».

Как заметила Дезире, вопрос о том, читал ли «Гамлета» человек, получивший место Рингбаума — которому ничего не оставалось, как покончить с собой, — не самый важный. Важно, что он не нарушает того промежуточного пространства виртуальных книг, в котором мы можем существовать и общаться с другими. И лучше, в самом деле, не рисковать, не разрушать это условное пространство, которое работает как защитный скафандр, и не спрашивать у соискателя, по крайней мере в этом конкретном случае, как у него на самом деле обстоят дела с Шекспиром.

Изучение виртуального пространства и его защитной функции показывает, что говорить о непрочитанных книгах нам мешает не только чувство стыда, отсылающее к историям из нашего детства, но и более серьезная опасность, связанная с нашим собственным образом, который мы культивируем и демонстрируем другим. В кругу интеллектуалов, где написанное слово еще ценят, прочитанные книги воспринимаются как составная часть нашего портрета — именно к ней мы обращаемся, когда упоминаем о нашей внутренней библиотеке и когда берем на себя риск прилюдно обозначить границы этой библиотеки.

В этом контексте книги — прочитанные и непрочитанные — складываются в своеобразный другой язык, который мы используем, чтобы рассказать о себе, чтобы представиться другим людям и общаться с ними. Как и язык, книги помогают нам выразить себя, но, кроме того, они дополняют недостающие фрагменты нашей личности: для этого мы извлекаем из них нужные фрагменты, перекраиваем на свой лад и компенсируем таким образом то, чего нам не хватает.

Подобно словам, книги не только представляют нас, но и меняют. Мы не можем в точности соответствовать тому нашему образу, который они создают, — неполному, идеализирующему или, наоборот, обидному, — образу, в котором стираются наши индивидуальные особенности. И поскольку эти книги часто присутствуют внутри нас в виде малознакомых или забытых фрагментов, мы испытываем неловкость перед этими нашими представителями — за то, что они не полностью нас устраивают и недостаточны, как любой язык.

Выходит, что, говоря о книгах, мы не просто обмениваемся новыми друг для друга элементами культуры и начитанности: в этих тревожных ситуациях, угрожающих нашему нарциссизму, они, как части нас самих, помогают сохранять нашу внутреннюю цельность. Эти обмены не только вызывают чувство стыда, но и угрожают самой нашей цельности, вот почему необходимо, чтобы в виртуальном пространстве, где мы играем свою роль, оставалось место для неясности.

Рингбаум, который стремится превратить игровое пространство, то есть дискуссию о книгах, пространство постоянных переговоров и, следовательно, нечестности, — в пространство истины, оказывается в плену парадокса, который сводит его с ума. Он не может вынести того, что это пространство остается пространством неясности и непременно желает показать себя в лучшем свете, то есть, учитывая особенности игры, придуманной Лоу, в худшем. Ну пусть будет в худшем: Рингбауму, который не терпит неопределенности, так все же менее тревожно, поэтому он вынужден выбрать себе в этом театре именно такую маску, однако, примирив его с самим собой, эта маска доведет его до беды.

Итак, чтобы научиться, не стесняясь, говорить о книгах, которых мы не читали, нужно освободиться от подавляющего образа безупречной образованности — ведь именно такое представление внушается и навязывается нам семьей и учебными заведениями, а мы потом всю жизнь безуспешно пытаемся ему соответствовать. На самом же деле истина, предназначенная для других, далеко не так важна, как истина своя собственная, доступная лишь тому, кто откажется от тягостного стремления выглядеть образованным, которое подтачивает нас изнутри и мешает быть самими собой.