Жанна Долгополова - Чтобы мир знал и помнил. Сборник статей и рецензий

Лагерь практически жил самоуправлением, хотя номинально охранялся советской комендатурой, «больше напоминавшей, по словам Леви, невероятной пестроты цыганский табор, возглавляемый капитаном, под началом которого находились три лейтенанта, один сержант, начснаб, с десяток солдат, врач, медсестра и женщины. Трудно сказать, на каком положении числились эти последние – военный персонал, мобилизованные, гражданские, общественницы. Были среди них посудомойки, прачки, поварихи, официантки, секретарши, машинистки, любовницы, переходящие невесты, жены, дочери. Все жили вместе в здании школы поблизости от лагеря. Никакого расписания, никакого регламента, но в полной гармонии. Никто в лагере не мог разобраться в иерархической структуре этого общежития, потому что все они жили большой дружелюбно-временной семьей. Ссоры и драки вспыхивали, но мир восстанавливался быстро, словно и не было раздора».

Леви видел русских не издалека. Он напросился к ним работать? разбирать завалы медикаментов, собранных на освобожденных территориях. Химик Леви читал названия лекарств и объяснял русской девушке, говорившей по-немецки, их состав и назначение, а та записывала сказанное по-русски. Когда эта работа завершилась, его поставили медбратом к врачу-итальянцу. Всем русским лагеря посвятил Леви памятную элегию: «Долгая война, разорившая их землю, еще только шла к своему концу, но для них война уже была позади… Возбужденные, усталые, грустные, как прибившиеся к берегу спутники Одиссея, они находили радость в спиртном и съестном. В этих неопрятных и несобранных людях с загрубевшими, но открытыми лицами без труда можно было увидеть хороших солдат Красной армии, храбрых мужей старой и новой России, в мире – мирных, на войне – жестоких, сильных внутренней дисциплиной, рожденной от внутренней гармонии, любви друг к другу и к своей земле. Такая дисциплина сильнее механически четкой исполнительности немцев, потому что идет от духа. Пожив с ними, хорошо понимаешь, почему окончательную победу одержала не германская, а их дисциплина».

Мир заключенных Освенцима был мужским и преимущественно еврейским. В лагере для перемещенных лиц в Котовицах евреев, как и женщин, можно было по пальцам пересчитать. А за оградой лагеря мир являлся еще в одном варианте – преимущественно вдовьем и детском, с редким вкраплением стариков и инвалидов. Евреев в этом свободном мире не было. За все семь месяцев перемещений по странам Восточной Европы Примо Леви столкнулся с евреями дважды. На житомирском железнодорожном вокзале он услышал двух девушек лет шестнадцати, говоривших меж собой на идиш, и, обратившись к ним по-немецки, сказал, что сам он итальянский еврей. Девушки ответили ему искренним смехом: «Еврей не может не говорить на идиш». Тогда Леви начал читать на иврите молитву «Шма, Исраель» – и опять вызвал смех: «Как можно так изуродовать иврит?» Но то, что они ему рассказали, Леви понял: сестры, эвакуированные в начале войны из Минска в Самарканд вместе с родителями, возвращались теперь домой сиротами, проделав весь путь где пешком, где на попутных, упрямо веря, что дома и пепелища помогают.

Вторая встреча произошла в Яссах (Румыния): вагоновожатый единственного в городе трамвая показал Леви, где находится еврейский комитет помощи. Леви с приятелем зашли в полуразрушенное здание «комитета», где четверо стариков рассказали, каким чудом сами они уцелели во время войны и как теперь, когда через Яссы идут эшелоны с репатриированными французами, датчанами, греками, итальянцами, а среди них всегда есть евреи, «комитет» их встречает, угощает и помогает советами. Прощаясь, «комитет» выгреб из всех ящиков и собственных карманов горы лей на дорогу и принес корзину винограда «для всех итальянских евреев в поезде». Деньги, конечно, оказались чисто символическими, но виноград почти итальянским.

Была еще одна встреча, но уже в Западной Европе. Когда состав с итальянцами отошел от Мюнхена, в нем стало на вагон больше. Это был веселый вагон еврейской молодежи из разных стран Восточной Европы. Казалось, им всем не больше двадцати, но держались они уверенно и решительно. Юные сионисты, они прокладывали себе путь в Палестину, где и как могли. Свой вагон они просто прицепили к итальянскому поезду. «Просто сами прицепили?» – удивился Леви. «А как еще?» – ведь в порту Барри их ждет пароход, который идет в Палестину. Они чувствовали себя совершенно свободными и сильными, властелинами мира и своей судьбы. [119]