Владимир Напольских - Введение в историческую уралистику

— ПФУ * śije-le «ёж, Erinaceus europaeus» с сохранившимися дериватами в прибалтийско-финских, мордовских, марийском, мансийском, венгерском языках [UEW:478]. В уралистике ещё с довоенного времени было принято использовать «аргумент ежа» для доказательства европейской локализации финно-угорской прародины. Между тем, ёж известен как реликтовое животное в Западной Сибири (например, в бассейне р. Васюган) и в наши дни [Кирюшин, Малолетко 1979:118] — тем более следует предполагать его распространение там в эпоху господства более тёплого климата в атлантикуме. Следовательно, «аргумент ежа», как и «аргумент бобра» могут быть полезны лишькак указания на южно‑ или, по крайней мере, среднетаёжную или несколько более западнуюотносительно прауральского локализацию прафинно-угорского экологического ареала, но не указывают однозначнона районы западнее Урала.

Таким образом, прафинно-угорский экологический ареал в III тыс. до н. э., по данным лингвистической палеонтологии, должен быть определён как в значительной мере совпадающий с западной и южной (юго-западной) частями прауральского экологического ареала (Средний Урал, Среднее и Южное Зауралье, юго-западный сектор Западной Сибири) с возможным включением в него районов к западу от Уральских гор — прежде всего, бассейнов Камы, верхней Вычегды и верховьев Печоры (см. рис. 7, 4 ).

Как уже было указано выше, проблема прародины самодийцев по данным языка была в последние десятилетия разработана Е. А. Хелимским, на основных положениях работ которого [Хелимский 1983; Хелимский 1989] основано дальнейшее изложение. Говоря о прасамодийском экологическом ареале, нужно иметь в виду, что время обособленного развития самодийского праязыка было очень длительным: с конца V тыс. до н. э. до конца I тыс. до н. э. Следует, однако, заметить, что в течение этого периода, когда в Северной Евразии происходили значительные климатические и биогеографические сдвиги, носители самодийского праязыка, по всей вероятности, не покидали своего исконного экологического окружения — зоны темнохвойной западносибирской тайги, на что указывает, во-первых, хорошая сохранность прауральских названий таёжных деревьев практически во всех самодийских языках (ПСам * kåə̑t «ель», ПСам * titə̑(‑jə̑ŋ) «кедр», ПСам * ńulkå «пихта» [Janhunen 1977:61, 112, 160] — см. соответствующие прауральские формы выше), во-вторых, то обстоятельство, что именно из прасамодийского могли быть заимствованы названия этих деревьев в тюркские и тунгусо-маньчжурские языки (см. там же), в-третьих, наконец, появление в прасамодийском словаре «новых» слов для обозначения таёжных деревьев (ПСам * tojmå «лиственница» [Janhunen 1977:164]) и животных: (ПСам * ki(j) «соболь» [Janhunen 1977:69] — ср., впрочем, ПФУ * keδʹe «шкура, мех» [UEW:142], таким образом, прасамодийское название соболя восходит, вероятно, к ПУ * keδʹ(e) «мех, шкурка, пушной зверёк», из ранней ПСам формы * kilʹ (< * keδʹ ) заимствовано ПТю * kilʹ / * kiš «соболь» [Хелимский 1989:7]; ПСам * seŋkå «глухарь» [Janhunen 1977:140]; ПСам * wiŋkə̑nca «росомаха» [Janhunen 1977:176]). Особо значимы здесь прасамодийские названия для таких специфически западносибирскихтаёжных животных как белка-летяга (ПСам * pensə̑j ) [Janhunen 1977:121]; кедровка (ПСам * kåså ) [Janhunen 1977:65, 121], а также ПСам * pajtə̑ «косуля» и ПСам * muntə̑ «горный козёл», указывающие скорее на южные, предгорные (Алтай, Саяны) области Западной и Средней Сибири [Хелимский 1986:131; Хелимский 1989:5, 18], хотя, поскольку две последние реконструкции базируются на данных саяно-самодийских языков, они могут иметь отношение не к общесамодийской эпохе, а к более поздним ареально-генетическим контактам южных самодийских групп.

Для определения экологического ареала для позднепрасамодийской эпохи (конец I тыс. до н. э. — начало I тыс. н. э.) важное значение имеют прасамодийские этимологии, свидетельствующие о наличии оленеводства(помимо названий для оленей разного возраста и пола, которые, в принципе, могли существовать и в языке охотников):

— ПСам * kə̑ncə̑ «нарты» [Janhunen 1077:52] — скорее всего, именно оленьи нарты, так как это значение имеют производные данного слова во всех языках, а использование собачьих упряжек по крайней мере в историческое время было нехарактерно для самодийцев;

— ПСам * kåptə̑ «кастрированный олень» [Janhunen 1977:60];

— сюда же может быть отнесено и ПСам * teə̑ «(домашний) северный олень» [Janhunen 1977:155] — хотя, естественно, остаётся неясным, с каких пор это слово начало применяться именно к домашнемуоленю.