Майя Тугушева - Под знаком четырёх

Любопытно отметить, что ей никогда не была свойственна и сентиментальность. Она скупа в описании чувства и словно пренебрегает той истиной, что мелодрама так же любима читателем, как детективный элемент. Нелюбовь к мелодраме проявилась у нее еще в детстве, когда ей читали «Лавку древностей» Диккенса: «Смерть малютки Нелл меня не трогала, меня даже слегка тошнило от приторности. …Но, конечно, во времена Диккенса целые семейства рыдали над этой патетической сценой». Ее собственная популярность, как правило, обходилась без дополнительного ресурса мелодрамы и патетики. Очень не любила она вводить в роман и любовную интригу — по ее словам, это равносильно тому, чтобы описывать любовные сцены в научно-исследовательском трактате. Она чувствовала, что напряженность действия, проистекающая из разрешения детективной загадки, и драматизм, вызванный любовной коллизией, — вещи разные и надо обладать по меньшей мере талантом Уилки Коллинза, чтобы умело соединять оба эти способа возбуждать читательский интерес, как то удалось Коллинзу в «Лунном камне».

Склад и характер таланта Кристи были таковы, что ей удавалось психологически настроить читателя прежде всего на увлекательную игру в раскрытие тайны. Она преуспела в этом настолько, что время между двумя мировыми войнами, когда она стала королевой детектива, нередко называется его золотым веком. Конечно, в нашей стране она не достигла того пика популярности, как в остальном мире (ее произведения переведены на 103 языка), — но, очевидно, учитывая возрастающие усилия издателей и переводчиков, у нас для нее многое впереди. Не исключаю и такого поворота событий, когда слава Шерлока Холмса несколько померкнет перед любезной настойчивостью вездесущего Эркюля Пуаро, помноженной на проницательность и философскую мудрость мисс Джейн Марпл. И все же уверена, что это будет временное отступление: слишком прочное место в нашем сердце занял Холме (а заодно и Уотсон). И кланяются, уступая им это почетное место, и доблестно почивший Пуаро, и продолжающая свой жизненный подвиг «наблюдения и сопоставления» мисс Джейн Марпл.

Дождливый город детства Льеж. Каждое утро мальчик просыпается при свете медной керосиновой лампы. Каждое утро мать тщательно чистит ее, мечтая о том времени, когда и у них будет электричество. Вода замерзла в кувшине. Сегодня надо успеть к шестичасовой мессе: идет рождественский пост и мальчик будет прислуживать в храме. Две монахини торжественно подадут ему старинное кружевное облачение.

Учится мальчик в школе отцов миноритов, и весной ему позволяют покопаться в монастырском огороде. Мальчик еще не знает, что непреодолимый зов земли — наследие предков, извечно возделывавших свое поле. «Я — крестьянин», — скажет шестьдесят пять лет спустя всемирно известный писатель Жорж Сименон.

Но вот и Пасха. Сейчас Жорж наденет новые костюм и соломенную шляпу, они наполнят фляжки кофе и отправятся в деревню за несколько километров от Льежа, на «Голгофскую» гору. Перед часовней уже накрыты столы, праздничный люд угощается сладким рисовым пудингом и содовой.

Сименоны тоже пьют свой кофе, глядя на пирующих из-за изгороди. Они, конечно, могли бы посидеть и за общим столом, но мать блюдет строжайшую экономию. Иногда она все же покупает три пирожных на четверых: двое взрослых и двое детей. Трое отрезают по кусочку от своего пирожного для четвертого. Каждый франк в семье на строгом учете, каждый сбереженный сантим опускается в копилку. Мать пилит отца, рослого, доброго, миролюбивого человека. Он влюблен в свою скучную работу, находит в ней истинное удовольствие и не стремится к лучшему, почему так и остался скромным бухгалтером страховой фирмы.

Пришлось госпоже Сименон самой позаботиться о семье, и она открыла пансион. Это была удачная мысль и не только потому, что копилка хотя и медленно, но пополнялась. Пансион облюбовали русские студенты, учащиеся за границей, а также политэмигранты, хлынувшие в Европу, когда революция 1905 года потерпела поражение. Они приохотили мальчика к русской литературе — в переводах, конечно, но в это время уже переведены Гоголь, Достоевский и Толстой, Чехов и Горький. И мальчик читает запоем: «К двенадцати годам я уже познакомился с книгами Гоголя и Достоевского. Позднее — Чехова, которого всегда любил больше всех».