Далее Риссе высказывает другие соображения, но мы можем остановиться и на этом. Как бы ни судить о ее переводе, он, несомненно, представляет собою пример не «одомашнивания», а модернизации, и именно в таком качестве он и был воспринят.
Чтобы понять намерения переводчицы, достаточно взять несколько стихов, в которых Данте выказывает всю свою жесткость средневекового тосканца, и посмотреть, как они были переданы применительно к пониманию современного французского читателя:
Diverse lingue, orribili favelle
parole di dolore, accenti d’ira,
voci alte e fioche, e suon di man con elle
facevano un tumulto, il qual s’aggira
sempre in quell’aura sanza tempo tinta
come la rena quando turbo spira.
[Обрывки всех наречий, ропот дикий,
Слова, в которых боль, и гнев, и страх,
Плесканье рук, и жалобы, и всклики
Сливались в гул, без времени, в веках,
Кружащийся во мгле неозаренной,
Как бурным вихрем возмущенный прах [151] *.]
Diverses langues, et orribles jargons
mots de douleur, accents de rage,
voix fortes, rauques, bruits des mains avec elles,
faisaient un fracas tournouayant
toujours, dans cet air éternellement somber
comme le sable où souffle un tourbillon. ( Risset )
[†Различные языки и ужасные говоры,
слова страдания, интонации гнева,
голоса громкие, хриплые, а с ними – удары руками <���в грудь>
создавали клубящийся гул
непрерывно, в этом воздухе, вечно мрачном,
как песок, когда налетает вихрь. (фр., Риссе ) ]
S’io avessi le rime aspre e chiocce,
come si converrebbe al tristo buco
sovra l’qual pontan tutte l’altre rocce,
io premerei di mio concetto il suco
più pienamente; ma perch’io non l’abbo
non sanza tema a dicer mi conduco;
ché non è impresa da pigliare a gabbo
discriver fondo a tutto l’universo
né da lingua che chiami mamma о babbo.
[Когда б мой стих был хриплый и скрипучий,
Как требует зловещее жерло,
Куда спадают все другие кручи,
Мне б это крепче выжать помогло
Сок замысла; но здесь мой слог некстати,
И речь вести мне будет тяжело;
Ведь вовсе не из легких предприятий —
Представить образ мирового дна;
Тут не отделаешься «мамой-тятей» [152] *.]
Si j’avais les rimes ́âpres et rauques
comme il convendrait à ce lugubre trou
sur lequel s’appuient tous les autres rocs,
j’exprimerais le suс de ma pensée
plus pleinement; mais je ne les ai point,
et non sans frayeur je m’apprête à parler:
car ce n’est pas affaire à prendre à la légère
que de décrire le fond de l’univers entier
ni celle d’une langue disant «papa, maman». ( Risset )
[†Если бы у меня были стихи шершавые и хриплые,
как подобало бы этой мрачной дыре,
на которую опираются все другие скалы, –
я выжал бы сок из моей мысли
обильнее; но таких у меня нет,
и не без боязни готовлюсь я говорить,
ибо это дело нешуточное —
описывать дно всего мира, –
и оно не для того языка, на котором говорят
«папочка, мамочка». (фр., Риссе) ]
Чтобы показать, как двойная оппозиция – «остранение» / «одомашнивание» и «архаизация» / «модернизация» – может образовывать различные комбинации, упомяну русский перевод «Имени розы».
Я не старался осовременивать своих персонажей: напротив, я хотел, чтобы читатель стал как можно более «средневековым». Например, я ставил его перед чем-нибудь таким, что в его глазах должно было выглядеть странно, но при этом показывал, что другие ничуть не удивляются, и тогда становилось ясно, что такой-то предмет или такая-то манера поведения в средневековом мире были нормальными. Или же, напротив, я намекал на что-нибудь такое, что современный читатель воспринял бы как нормальное, и показывал, как персонажи этому изумляются, – дабы благодаря этому стало видно, что речь идет о чем-то для того времени непривычном (например, Вильгельм водружает на нос очки, другие монахи проявляют любопытство, и тогда становится ясно: в том веке очки еще были редкостью).
Эти повествовательные решения не приносили переводчикам хлопот, однако проблемы возникли из-за частых латинских цитат – они также вводились с намерением воссоздать обстановку того времени. Я хотел, чтобы мой Образцовый Читатель, дабы войти в атмосферу средневекового аббатства, глубоко прочувствовал не только его обычаи и обряды, но и его язык. Само собой разумеется, что я думал о читателе западном, у которого латынь, так сказать, на слуху, даже если он никогда ее не изучал, – и это, конечно, было верно для итальянских, французских, испанских и немецких читателей. Но даже англоязычные читатели, не изучавшие классические языки, слышали латинские выражения, например, в области юриспруденции, а пожалуй, даже в каком-нибудь телефильме: например, такие слова, как affidavit или sub роenа [153] *.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу