Умберто Эко - Сказать почти то же самое. Опыты о переводе

Это значит, что мы, сами того не осознавая, вынуждены рассматривать адекватность того или иного перевода также в терминах количественных соотношений между лингвистическими субстанциями [207].

Мы видели, что в случае приветствия важна краткость. Поэтому в переводе (даже текста, лишенного эстетического целеполагания) зачастую важны вопросы стилистической субстанции. Приветствия вроде итальянского bиопgiorno относятся к этикетному стилю, который, строго подчиняясь правилам, содержит в себе нечто литургическое. Так вот, формулы этикетные и литургические (вроде Ite missa est [208] * ) чрезвычайно близки поэтическому языку, и они обязаны повиноваться стилистическим нормам. Поэтому можно сказать, что всякий перевод, даже перевод надписи на дорожном знаке, предполагает аспект эстетически-стилистический.

Вернемся теперь к примеру, приведенному мною выше, когда я поручил «Альтависте» перевести «Кошек» Бодлера, и посмотрим, как этот текст был переведен не автоматическим, а человеческим переводчиком – в данном случае Марио Бонфантини. Для удобства сравнения воспроизвожу здесь и оригинал:

[†Верные приверженцы любви и строгие мудрецы

Особо предпочитают в годы вялости

Сильных и кротких котов, гордость домашних очагов:

Как они, зябких и, как они, домоседов.

(ит., Бонфантини) ]

Переводчик на итальянский проявил известную непринужденность по отношению к семантическим (буквальным) значениям. Например, сомнительна отсылка к «верным приверженцам любви», открывающая собою целую гамму коннотаций, чуждых оригинальному тексту, ибо «верными приверженцами Любви» называли себя члены легендарной секты, к которой, возможно, принадлежал Данте. Впрочем, Бонфантини явно надеялся (и не без оснований) на то, что эта ученая коннотация ускользнет от внимания большинства читателей. «Зрелую пору» ( тûrе saison) он передал как «годы, когда они становятся вялыми», – и это решение не назовешь совершенно произвольным, поскольку вялость входит в ассоциативное поле домоседства. Слово doux («ласковые») он перевел как «кроткие», a maison («дом») – как «домашний очаг».

На уровне содержания произошли некоторые ощутимые изменения, поскольку слово «домашний очаг» ( focolare ), например, ограничивает семантический спектр французского слова maison , отсылая скорее к уютной обстановке и теплу традиционного крестьянского дома и вызывая в воображении растопленный камин или печь, тогда как французское maison в тексте Бодлера может намекать и на то, что «суровые ученые» (savants austères) живут в просторном и холодном здании с залами, уставленными книгами. В этом смысле представляется, что Бонфантини, вместо того чтобы дать пример воплощения формулы (2), дал скорее пример воплощения формулы (1), которая призвана описывать процессы парафразы и инференции, то есть именно той переформулировки, которую мы попытались исключить из числа переводов в собственном смысле слова.

Но переводчику удалось превратить две перекрестные рифмы (АВАВ) в две смежные (ААВВ), а прежде всего он сохранил александрийский стих, используя двойные семисложники. Если посмотреть на оставшуюся часть перевода, можно заметить, что во втором четверостишии Бонфантини верно сохраняет чередование ABBA, хотя и прибегая при этом скорее к ассонансу, нежели к рифме, и передает две последние терцины (AAA, СВС) как ААВ, CDC, позволяя себе такую вольность, которой, пожалуй, можно было бы избежать.

Таким образом, переводчик решил, что, независимо от содержания французского текста, основное воздействие, или главная цель, которую надлежало преследовать, была поэтической. Переводчику важно было прежде всего сохранить метрику и рифму, даже в ущерб верности букве.

Выше мы испытали замешательство, переводя эпизод из «Гамлета» определениями и синонимами. Это произошло потому, что воздействие некоторых текстов основано, очевидно, на ритмических характеристиках, принадлежащих экстралингвистической субстанции, а не структуре языка. Выявив эти характеристики (как в моем случае со скрытыми стихами в «Сильвии»), переводчик должен их сохранять.