Сергей Кавтарадзе - Анатомия архитектуры. Семь книг о логике, форме и смысле

Мы неспешно прогуливаемся в интерьере, наслаждаясь причастностью к великому, разглядываем детали, нежно поглаживаем отполированные профили пилястр. Да, у архитектора получилось. Это шедевр. Здание вряд ли нарушит гармонический строй мироздания. Однако в чем величие автора? В сочинении прекрасного проекта, неведомого доселе, как это считалось бы в более позднее время? Нет. Скорее в удачном воплощении того, что уже существует за сферами материального космоса и что должно быть создано именно в этих совершенных формах. Зодчий Возрождения не придумывает, он знает , что должен построить. Микеланджело с этой точки зрения велик не тем, что мог вообразить в глыбе мрамора готовое произведение собственного авторства, а тем, что видел то единственно возможное, что уже помещено в камень Творцом, и лишь затем «отсекал все лишнее». Потому он и «титан Возрождения» – не богоборец, а соавтор Бога. Прекрасное уже даровано миру, оно часть и атрибут Единого, к нему можно приблизиться, но его нельзя создать.

Величайший художник не имеет ни одной идеи, которую глыба камня не таила бы в себе, и лишь тому удастся найти к ней доступ, чья рука послушна разуму.

Конечно, все это особенно важно, когда в мире должен появиться новый храм. Ведь мы уже видели, что даже простое жилище может быть моделью мироздания. А уж здание церкви просто обязано существовать в согласии с общим строем Творения. Именно этим объясняется интерес ренессансных зодчих к центрическим постройкам: они наиболее близки к неоплатоническим представлениям об устройстве мира. Так, Альберти писал, что идеальная церковь должна быть центрической в плане, расположенной на прекрасной площади, обязательно свободностоящей и, более того, поднятой на высоком постаменте, дабы оказаться отрешенной от суетных мирских забот. Окна также, с его точки зрения, следует устраивать высоко над землей, чтобы видеть в них только небо.

Однако важно, что у ренессансных архитекторов, помимо творения Мирового ума, был и другой, более приземленный, но и более осязаемый образец для подражания. Речь, конечно, идет об авторитете древних, точнее, о строителях древнегреческих и древнеримских храмов. Из существования абсолютно прекрасного следовало, что и зодчеству подобает единственно правильный архитектурный стиль (в нашей стране ведь тоже все время искали, каким должен быть стиль «социалистического реализма»). Выбор здесь очевиден. Человеку эпохи Возрождения трудно было представить, что Мировому уму присущ варварский вкус явившихся с Севера готов, чьи нагло устремленные в небо постройки уже несколько веков распространялись по всей Европе. Для итальянских приверженцев неоплатонизма образцом могли стать лишь формы, родившиеся во времена Платона и Аристотеля (или, пожалуй, чуть раньше, при жизни учителя Платона – Сократа). Ведь именно среди подобных зданий жили итальянские, особенно римские, архитекторы, так что за примерами не нужно было отправляться куда-то далеко. Гуляя среди античных руин, им было легко представить себя как в роли «академиков» – учеников Платона, спешивших на занятия за стены Афин, в рощу имени героя Академа, так и в роли «перипатетиков» – «прогуливающихся» собеседников Аристотеля, любившего обсуждать свои философские построения в неспешных проходах под сенью ионических портиков.

Рис. 4.26. Темпьетто. Архитектор Донато Браманте. 1502 г. Рим, Италия [137]

Конечно же, ренессансные архитекторы воспринимали античные памятники сквозь призму собственного вбидения. Например, Альберти полагал, что применение арок и сводов допустимо лишь в сооружениях утилитарного назначения, церквам же приличествует благородный горизонтальный антаблемент с несгибаемыми балками архитрава. Другие – арочные – конструкции полагались нежелательными в храмовом сооружении (хотя, когда дело касалось средокрестья, правильным перекрытием считался, разумеется, купол – символ небесного свода). Правда, получая реальные заказы, Альберти легко шел на компромисс. То же и с формой плана. Альберти сам не построил ни одной круглой церкви. Впрочем, он оправдывал допустимость строительства базилик в качестве храмов тем, что в Древнем Риме они использовались для судебных собраний, а Господь есть Высший судья и правосудие – Дар Божий, поэтому и вытянутые формы базилики в церкви вполне к месту.