– Хм. Я дам указание Совету главных конструкторов рассмотреть ваше предложение.
– Спасибо.
Совет в составе Бекирбаева, Кулагина и руководителя этой темы Станислава Мордовина особых возражений по существу моего предложения не выдвинул, однако Мордовии под занавес бросил:
– Постройка самолета уже так далеко продвинулась вперед, что коренную переделку предпринимать поздно.
С этим доводом трудно было не согласиться. Лишь много позже меня осенила здравая мысль: продолжая начатую постройку Як-38 по исходной схеме, можно же было заложить постройку дублера самолета по улучшенной? Но, как говорится, «хорошая мысля приходит опосля».
Итак, время было мной упущено, руки у меня опустились, а тут еще подоспел мой печальный юбилей. Вместо традиционных поздравлений по этому случаю явился директор Савин с формальным предложением двух работ, на выбор: контрольного мастера склада материалов (на отдаленной территории) или инженера по технической эстетике. Обе должности с окладом 120 руб. (это после 430 руб.). В случае отказа – законное увольнение с переходом на пенсию. Не будучи эстетом, я склонялся к техконтролю.
Выбрав из двух зол меньшее, но не давая еще своего согласия, я заметался в поисках достойной работы. К моему удивлению и огорчению, из этого ничего не вышло. Министр авиапромышленности Дементьев, который меня хорошо знал, прочтя мое заявление о невозможности дальнейшей работы с Яковлевым, с просьбой содействовать в трудоустройстве, спросил:
– А ты с ним разговаривал?
– Не принимает он меня.
Министр проворчал:
– Непонятно. На кого опирался, теперь разгоняет.
И наискосок написал на заявлении: «Начальнику отдела кадров Дмитриеву».
Дмитриев ответил очень просто: ты договаривайся с теми, куда хочешь пойти, заходи ко мне, тогда и оформим.
Легко сказать – договаривайся. Сухой к этому времени уже умер. Занявший его место Иванов, бывший главный инженер, с моей работой раньше не был связан, поэтому ко мне отнесся без энтузиазма.
Звоню в Киев Олегу Константиновичу Антонову.
– Так мол и так, хочу с вами поработать.
– Вы знаете, у нас тут с пропиской трудно.
– Об этом не беспокойтесь. Москву на Киев я сам смогу обменять.
– Я, конечно, знаю, что вы сильный конструктор, но коллектив будет против.
Я молча повесил трубку. Ну что за отговорка! Национализм на Украине и тогда был силен, однако какой же, извините, вы Генеральный конструктор, если не можете принять на работу кого захотите?
Что же мне оставалось делать? Я не нашел ничего лучшего, как опустить крылья, покориться судьбе и начать работать мастером. Правда, я еще хорохорился года полтора, упорно отказываясь писать заявление о переходе на пенсию. На меня давили со всех сторон, включая жену – теряешь, мол, ежемесячно пенсию, но я твердил одно и то же, словно попугай: «Хочу работать».
Так тянулось довольно долго. Я усердно делал вид, что работаю, а начальство делало вид, что мне платит, пока это всем не надоело. Вызывает меня как-то в МАП все тот же Дмитриев и спрашивает:
– Ты что же это все артачишься, не подаешь на пенсию?
Я, знай свое: хочу работать!
– Ну и работай на здоровье. Ведь персональный пенсионер в праве на труд не ограничен.
– Персональной пенсии мне никто не предлагал.
– Вот я тебе предлагаю.
– Так ведь все начнется опять сначала, Яковлев же не захочет подписывать положительную характеристику.
– Что ты тянешь? Я тебя знаю, министр тебя знает и одного этого достаточно. Мы же не вечны. Кто тебе ее даст, когда нас не будет?
– Пожалуй, ваша правда. На чье имя писать?
– Министра. Оставишь у меня и все.
Персональную пенсию республиканского ранга мне все же дали.
После изгнания с основного завода меня посадили посреди небольшой подсобной слесарно- механической мастерской при крупном складе авиаматериалов возле метро «Речной вокзал». Несмотря на то, что весь поступающий материал сопровождался сертификатами качества заводов-изготовителей, здесь в мастерской от каждой партии снова брались образцы, определенным образом обрабатывались и отправлялись в лаборатории основного завода для контрольных испытаний. Эта процедура входного контроля обеспечивалась мной в качестве контрольного мастера.
Сидя в сыроватом, темноватом помещении, при неумолчном шуме станков и повседневной суете вокруг, делая бесчисленные замеры образцов с помощью микрометра, калибров и штангенциркуля, я отпускал свои мысли свободно витать в настоящем, прошлом и будущем.
Читать дальше