Когда я изучал физиологию в 1950-е и 1960-е годы, то единственное возражение к этой теории, которое я могу вспомнить, было связано с тем, что ученые других специальностей (не физиологи) сомневались в том, что микроэлектроды не повреждают нервные мембраны (впоследствии это было опровергнуто с помощью контрольных экспериментов). Кроме того, некоторые считали, что нервные мембраны и синапсы или соединительные мембраны сталкиваются с теми же изменениями (впоследствии оказалось, что это не так).
Что касается новых идей, возникающих вследствие нового Fragestellung , стоит вспомнить историю возникновения нескольких современных научных областей, связанных с биологией, – таксономии/систематики, эволюционной биологии, биогеографии, экологии, изучения поведения животных и генетики.
До недавних пор считалось, что большинство наблюдений, подсчетов и измерений во всех этих областях (за исключением генетики) не требует никакого оборудования. Бо́льшую часть таких исследований были бы способны провести Аристотель, Геродот и их современники, жившие в классической Греции более 2 тысяч лет назад. Греки умели скрупулезно проводить точные количественные наблюдения планет и исследовать другие свойства природы. Аристотель вполне мог бы изучить греческих животных и растения и в конце концов сформулировать такую же иерархическую классификацию, что и Линней. Геродот мог бы сравнить биологические виды, населявшие Черное море, с обитателями Египта и тем самым положить начало биогеографии. Любой древний грек мог сравнить различные виды гороха, как это сделал Грегор Мендель в 1860-е годы, увидеть различия между дымчатой пеночкой и пеночкой-теньковкой (родственными видами птиц), как Гилберт Уайт в 1780-е, или изучать поведение утят, как Конрад Лоренц в 30-е годы XX века, – и в результате создать генетику, этологию и науку о поведении животных. Однако древним грекам просто недоставало необходимого Fragestellung , и поэтому им было не слишком интересно подсчитывать различные виды гороха или тщательно наблюдать за пеночками и утятами. Развитие этих областей популяционной биологии, начиная с 1700-х годов, было связано с возникновением Fragestellung , позволившего собирать воедино имевшиеся данные (понятно, что для этого не нужно было ждать ни изобретения микроэлектродов, ни рентгеновской кристаллографии). Это, в свою очередь, позволило сформулировать новые идеи в областях, где ранее не было ни данных, ни особых нововведений.
Не вдаваясь в ненужные детали, я хотел бы упомянуть еще два примера важных научных областей, возникших в течение последних столетий. Для их развития тоже не потребовалось никакой специальной технологии, и люди Античности не развили их только потому, что им недоставало нужного Fragestellung . Греки и римляне контактировали с носителями индоевропейских, семитских и других языков. Казалось бы, это давало им возможность заняться группировкой языков по различным семьям и тем самым сформулировать идеи исторической лингвистики, – однако они даже не удосужились записать слова, с помощью которых с ними общались египтяне или галлы.
Я не знаю ни одного примера в классической греческой и римской литературе, где бы фиксировались списки слов какого-либо «варварского» языка. Однако начиная с XVII века такое занятие стало вполне привычным для европейских путешественников, посещавших иные континенты.
Точно так же греки и римляне вполне могли бы обратить внимание на те же феномены, которые наблюдал Фрейд, использовавший эти наблюдения в исследованиях бессознательного, – однако они этого не сделали.
Все это совершенно не означает, что я считаю неправильным вопрос, заданный в рамках Edge.org в этом году. Новые идеи и в самом деле вытесняют старые. Я могу привести множество примеров из областей, в которых работаю сам. Это отказ, начиная с 1960-х годов, от географических теорий, согласно которым земная кора статична, – ученые признали факт дрейфа континентов. Это и развитие, опять же с 1960-х годов, таксономического направления под названием «кладистика», сменившего прежние подходы. Я лишь хочу сказать, что развитие науки идет по множеству путей одновременно, и отказ от старых идей – лишь один из них.
Статистическая значимость
Чарльз Сейфе
Научный журналист и писатель; профессор журналистики, Нью-Йоркский университет; автор книг Virtual Unreality («Виртуальная нереальность») и Zero: The Biography of a Dangerous Idea [101].
Читать дальше