Зигмунт Бауман - Идет ли богатство немногих на пользу всем прочим?

Выше мы уже видели, что убеждение в естественном неравенстве людских талантов, сил и способностей на протяжении столетий оставалось одним из мощнейших факторов, вносивших вклад в покорное смирение со сложившимся социальным неравенством; однако в то же самое время оно являлось достаточно эффективным препятствием к увеличению масштабов последнего — играя роль точки отсчета, позволявшей выявлять и оценивать «неестественные» (читай: избыточные) и потому несправедливые аспекты неравенства, требующие устранения. В пору расцвета социального государства оно могло даже послужить толчком к некоторому сокращению расстояния между верхними и нижними слоями социальной иерархии. Что же касается сегодняшнего социального неравенства, то оно, похоже, находит способы сохраняться и без ссылок на свою мнимую «естественность», в итоге оказываясь скорее в выигрыше, чем в проигрыше. Правда, оно нуждается в других аргументах для обоснования своей легитимности. Но взамен, выбросив из своей оправдательной речи претензию на «естественность», оно избавилось и от ее неизменного спутника — обвинения эксцессов неравенства в «неестественности» — или как минимум получило возможность заглушить такие обвинения и нейтрализовать их последствия. Помимо способности к продолжению своего существования, неравенство приобрело способность к самопроизвольному распространению и усилению. Отныне его возможности к росту ограничены одним только небом...

Один из основателей и наиболее выдающихся представителей прагматического направления в философии, Чарльз С. Пирс, определял «вещь» как все, о чем мы можем говорить и думать. Иными словами, именно мы, люди — субъекты, чувствующие и думающие существа, вооруженные сознанием и самосознанием, — делаем «вещи» существующими, превращая их в объекты наших мыслей и высказываний.

Дав такое определение, Пирс следовал по пути, проложенному признанным первопроходцем современной философии Рене Декартом, который в поисках абсолютного и бесспорного доказательства существования (то есть доказательства того, что мы не обмануты каким-либо злокозненным и коварным духом, внушившим нам идею о нашем существовании, в реальности представляющим лишь плод воображения) пришел к мысли о том, что сам акт этого поиска — за которым, по сути, стоят сомнения и размышления о том, как от них избавиться — служит вполне достаточным доказательством нашего существования. Поскольку в отсутствие сомневающегося существа будет некому сомневаться, а в отсутствие мыслящего существа будет некому мыслить, наши собственные сомнения и мысли — это все, что нам нужно (и без чего нам не обойтись), чтобы убедиться в своем собственном существовании. Именно способность к сомнению и мышлению отделяет нас, людей, от прочих существ, лишенных мыслей.

Иными словами, согласно Декарту, мы, мыслящие существа, — субъекты. Все прочее — это вещи, то есть объекты нашего мышления. Поэтому существует принципиальная разница и непреодолимая пропасть между субъектом и объектом, между мыслящим «эго» и «вещью», о которой оно думает: первое представляет собой активную, креативную сторону в их взаимоотношениях, а вторая обречена оставаться мишенью действий субъекта. Вооруженный сознанием, субъект «осмысляет» и «намеревается» (имеет «мотивы»); кроме того, он обладает «волей» к тому, чтобы действовать в соответствии с этими мотивами. Напротив, у объектов ничего этого нет. В противоположность субъектам объекты — «вещи» — безжизненны, неактивны, уступчивы, апатичны, послушны, терпеливы, выносливы, покорны и не способны на ответные действия. «Субъект» — источник воздействия; «объект» — то, на что направлено воздействие. Иммануил Кант видел «активную» сторону во взаимоотношениях между субъектом и объектом только в субъекте; вещи представляют собой объекты, которые субъект изучает и которыми распоряжается — и он же наделяет их смыслом и статусом. Бертран Рассел называл их «фактами» («сделанными», но в то же время и «сотворенными» — от латинского facere, означающего как «совершать какое-либо действие», так и «творить, создавать»).

Вещи действительно «делаются» и «творятся»; или (что для нас важнее) вещи создаются человеческим разумом — сущностью или силой, внешними по отношению к ним; именно разум придумывает вещи, производит их, наделяет их формой, дает им определение, диктует их идентичность и вкладывает в них смысл. Поскольку вещи лишены сознания, а соответственно и способности осмыслять, их смысл определяется «субъектами» — мыслящими-намеревающимися-действующими существами. Субъекты вольны наделять вещи смыслом — и они действительно делают это, определяя степень их значимости, пользы, пригодности и уместности, а в конечном счете — степень их соответствия своим целям и намерениям.