Юн Эльстер - Объяснение социального поведения. Еще раз об основах социальных наук

На основании этих исследований, я думаю, можно выявить общие проблемы и, возможно, сделать определенные выводы. Позвольте, однако, начать с эмпирических наблюдений. Во-первых, идея одного пера, превращающегося в пять куриц, не преувеличивает усиливающий эффект слухов. После восстания рабочих в Париже в июне 1848 года два человека, замеченные на обочине сельской дороги, превращались в 10, 300, 600 человек, по мере того как история переходила из уст в уста, пока наконец не появлялся слух о том, что три тысячи «уравнителей», приверженцев имущественного передела ( partageux ), занимаются мародерством, убийствами и поджогами. Для отражения угрозы было отправлено 30 тысяч солдат. Расследование показало, что один из этих двоих был умалишенным, а второй – отцом, который за ним ухаживал. В тот же самый период крестьянин выдумывал басни, чтобы попугать ребенка; вскоре после этого более тысячи человек взялись за оружие, чтобы сражаться с несуществующими «разбойниками».

Во-вторых, иногда возможно с некоторой точностью определить происхождение, скорость и механизм распространения слухов. «Великий страх» 1789 года возник одновременно, но независимо (скоординированный временем сбора урожая) в семи разных местах, а затем распространился (со средней скоростью четыре километра в час) и охватил бо́льшую часть страны. Слух о вторжении в Германию французских безработных рабочих в 1848 году распространялся с похожей скоростью. В обоих случаях делались оценки, насколько замедлялось распространение слуха при пересечении гористой местности и ночью. Часто действия, к которым побуждала молва, как мы вскоре увидим, сами становились ее возбудителями. Кроме того, слух зачастую распространялся индивидами, искренне или неискренне утверждавшими, что они владеют информацией: официальными лицами, бродягами, странствующими торговцами, солдатами, возвращавшимися с фронта. Слухи также распространяются благодаря звону колоколов, который может быть слышен в соседних деревнях. В более поздние времена важным источником слухов стали газеты и письма. Официальное опровержение слуха лишь подпитывало его.

Лефевр резюмировал часть своего объяснения «великого страха», заметив, что «народ сам себя пугал». Вера одних крестьян в приближение разбойников приводила к мобилизации войск, которых другие крестьяне издалека принимали за разбойников. Когда в деревне били в колокола, отряды, посылавшиеся соседними деревнями, принимали за врагов. В 1848 году предупредительный выстрел пушки в одной французской деревне был истолкован в соседних как шум битвы. Когда в марте 1848 года слухи о грядущем нашествии французских нищих достигли Германии, дорожные рабочие на французской стороне Рейна в спешке стали переправляться через реку, чтобы вернуться домой к семьям. Другие, наблюдая за этим издалека, могли принять их за приближающихся французов.

Во многих случаях содержанием слуха является существование заговора против народа, устроенного правительством или элитой. Естественное событие – плохой урожай, серия пожаров, вспышка холеры – приписывается интенциональной инстанции. (Как отмечалось ранее, люди часто полагали, что элитами движет злонамеренность, а не корысть.) Та же самая ментальная привычка заставляет властей приписывать общий интенциональный источник тому, что на самом деле является слухами, возникшими независимо друг от друга. Из того факта, что похожие слухи одновременно появились в разных частях страны, власти справедливо делали вывод о наличии общей причины. Вместо того чтобы идентифицировать эту причину как единую для всех объективную ситуацию (например, неурожай), власти ошибочно заключали, что это было делом рук интенционального агента. Слухи о заговорах были неотделимы от веры в то, что слухи порождаются заговорами.

Комментируя тенденцию слухов разрастаться, Монтень, возможно, предложил первый анализ микромеханизмов их распространения:

Между ничем и ничтожнейшей из существующих в мире вещей расстояние большее, чем между этой ничтожнейшей и величайшей. Так вот те, кто первыми прослышали о некоем удивительном явлении и начинают повсюду трезвонить о нем, отлично чувствуют, встречая недоверие, где в их утверждениях слабое место, и всячески стараются заделать прореху, приводя ложные свидетельства. <���…> Вначале чье-то личное заблуждение становится общим, а затем уже общее – личным. Вот и растет эта постройка, к которой каждый прикладывает руку, так что самый дальний свидетель события оказывается лучше осведомленным, чем непосредственный, а последний человек, узнавший о нем, – гораздо более убежденным, чем первый. Все это происходит самым естественным образом, ибо каждый, кто во что-то поверил, считает актом великодушия убедить в том же другого человека и ради этого, не смущаясь, добавляет кое-что собственного сочинения, если, по его мнению, это необходимо, чтобы во всеоружии встретить сопротивление другого.