Ирвинг Гофман - Ритуал взаимодействия

Почему судьбоносность во всех своих вариациях так популярна как компонент отдаленных от нас образов? Как указывалось, она доставляет бесплатное возбуждение, если клиент может идентифицироваться с протагонистом [254]. Этот процесс идентификации облегчают два фактора. Во-первых, судьбоносные акты по определению вовлекают действующего субъекта в использование возможностей, полным и действенным обладателем которых является он сам. Индивид сам принимает решения и их выполняет, он — релевантная единица организации. Вероятно, с индивидом, реальным или выдуманным, легче идентифицироваться, по крайней мере, в буржуазной культуре, чем с группой, городом, социальным движением или тракторным заводом. Во-вторых, судьбоносность включает игру событий, которая может начинаться и осуществляться в достаточно ограниченных пространстве и времени, так что ее можно наблюдать полностью. В отличие от таких явлений, как подъем капитализма или Вторая мировая война, судьбоносность — это то, что может наблюдаться и изображаться целиком, с начала до конца за один раз. В отличие от других событий, она внутренне приспособлена к тому, чтобы ее наблюдали и изображали.

Обратимся к следующей истории, рассказанной негритянским журналистом, пересекавшим страну на машине, чтобы написать о том, на что может быть похоже такое путешествие для человека вроде него:

Я не задерживался надолго ни в Индианаполисе, ни в Чикаго, который быстро оказался во власти колючей приозерной зимы. Затем я пересек Огайо, тупо ведя машину, пристегнувшись ремнями безопасности. В середине дня я заметил позади себя патрульную машину. Я посмотрел на спидометр, он показывал семьдесят миль в час, предел. Я устойчиво продолжал придерживаться этой скорости, ожидая, что полицейский обгонит меня, но когда я оглянулся, то обнаружил, что он следует за мной… Затем он посигналил мне остановиться у обочины.

После Кентукки меня преследовали полицейские или патрульные в Джорджии, Теннеси, Миссисипи; меня останавливали в Иллинойсе и Калифорнии. Меня преследовали, останавливали и давали понять, что я одинокий черный в большой машине, чертовски уязвимый. С меня было довольно. Я отстегнул ремни безопасности и открыл окно. Пространства все равно было недостаточно, и я практически пинком распахнул дверцу.

— В чем дело? — заорал я на полицейского. Он не ответил, подходя к машине. И тогда я решил поставить все — в том числе и свое тело, если он того захочет, — потому что я не мог больше этого выносить.

— Покажите ваши права.

— Я спросил, в чем дело.

Он этого не ожидал. Согласно ритуалу, я должен был без слов вручить ему свои права.

— Я хочу видеть ваши права.

Я дал ему их, чувствуя запах человека, близкого к проявлению высокомерия должности. Это была старая игра: «Ты черный, я белый и, кроме того, полицейский».

Он повертел мои права и затем, небрежно нагнувшись к окну, спросил:

— Джон, какая у тебя профессия?

Я рассмеялся. Какая связь профессии с якобы нарушением правил дорожного движения? Предполагалось ли, что род моих занятий скажет ему, достаточно ли у меня денег, чтобы заплатить ему? Позволит ли это ему узнать, что я «правильный» негр, человек с политическими связями, который может задать ему жару? Предполагалось ли, что я безработный и перевожу наркотики, труп или молодых девушек через границу штата? Полицейские и патрульные Америки, в неспешно тянущиеся дни вы всегда можете найти одного-двух негров, странствующих по вашему штату. Украсьте этот день, поступая именно так, как вы делаете.

— Меня зовут, — заорал я, — мистер Уильямс.

Я уверен, что многие копы и патрульные используют фамильярное обращение при разговоре с белыми людьми, но это «Джон» было синонимом «бой». Он вытащил руку из окна, я швырнул ему свои права. Я наблюдал, как он их читает, и думал: «Я не только не являюсь „правильным“ негром, я не только не заплачу тебе, но я в пяти секундах от полного свершения, что означало: в пяти секундах от того, чтобы разбить тебе голову».

Он взглянул поверх бумаги:

— Мистер Уильямс, вы едете со скоростью восемьдесят миль в час. Когда я встретил вас, вы делали восемьдесят две.

— Вы лжец. Я делал семьдесят. Восемьдесят? Возьмите меня и докажите это.

— Мистер Уильямс…

— Я устал слушать всю эту чушь от ваших парней.

— Мистер Уильямс…

— Вы собираетесь нести всю эту чушь до конца.

Проезжая мимо нас, машины замедляли ход. Лицо патрульного стало встревоженным. Да, в гневе я говорил несвязно, но я был готов действовать. Более того, из-за произнесенных мною оскорблений он бы забрал меня, если бы был прав. Вместо этого он повернул к своей машине, а я поехал дальше, делая семьдесят миль в час [255].