Наука и жизнь, 1999 № 01

До самого последнего времени мы знали только два коротких отрывка из двух писем Дантеса. Их получил Анри Труайя от внука Жоржа Дантеса и опубликовал вскоре после войны. Затем М. А. Цявловский опубликовал в «Звеньях» их русский перевод. Публикация вызвала настоящую сенсацию. Сам М. А. Цявловский писал в комментарии: «Ответное чувство Натальи Николаевны к Дантесу теперь… не может подвергаться никакому сомнению». Большое значение этим двум фрагментам писем придавала и С. Л. Абрамович, выдающийся исследователь последнего года жизни Пушкина. Она писала: «Письма Дантеса, опубликованные французским писателем Анри Труайя, относятся как раз к этому времени – к началу 1836 года. Они могли бы многое прояснить, если бы не были вырваны из контекста всей переписки. Взятые вне этого контекста и без учета особенностей эпистолярного стиля и бытовой культуры эпохи, они подают повод для крайне субъективных суждений». Теперь благодаря публикации Серены Витале все письма известны, и бояться «субъективности» уже нет оснований.

Факты и версии, собранные друзьями Пушкина, его секундантом и современниками, мы знаем. Но правда неделима, и двух «правд» не бывает. По другую сторону барьера стоял Жорж Дантес. Он тоже многое знал и многое пережил. И сейчас, когда его доверительные письма и признания Геккерну стали наконец известны, дорогу к Черной речке нужно пройти снова. И пройти ее не только с Пушкиным, но и с Дантесом. Ничего не поделаешь… У Пушкина мы читаем: «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». Да, такова природа человека. Но когда идет речь о Пушкине, возвышает не обман, а истина. Сейчас появилась возможность подойти к ней ближе.

Перечитаем документы, как старые, уже хорошо известные и исследованные, так и новые, ставшие доступными меньше трех лет назад.

С чего начнем? Наверное, с того как эльзасский дворянин, выпускник военной Сен- Сирской школы, убежденный роялист и неудачливый «паж» герцогини Беррийской прибывает в Санкт-Петербург 11 октября 1833 года в надежде «славы и чинов». Так и хочется сравнить его с дАртаньяном (хотя это сравнение не в пользу героя Дюма). Подобно знаменитому мушкетеру, Дантес уповал на две вещи: острую шпагу и рекомендательное письмо. Письмо было от прусского принца Вильгельма, женатого на племяннице русского царя, и адресовал он его к генерал-майору Владимиру Федоровичу Аддербергу, директору канцелярии русского военного министра. И еще Жорж Дантес очень надеялся на помощь нидерландского посланника в Петербурге барона Луи Геккерна. Барон познакомился со статным красивым юношей на его пути в Россию, где-то в Германии. Познакомился, полюбил всей душой и решил принять в его судьбе самое сердечное отцовское участие. Вы скажете – так не бывает? Почему? Бывает…

Сначала Дантес поселился в Английском трактире на Галерной улице во втором этаже. Адлерберг сообщает ему по этому адресу, что сразу после Крещения генерал Сухозанет подвергнет его экзамену. Позже Дантес переедет жить к Луи Геккерну в голландское посольство на Невском проспекте, 48, в двухэтажный дом, второй этаж которого Геккерн арендовал у графа Влодека. Сюда же после 10 января 1837 года переедет молодая жена Жоржа, Екатерина Николаевна Гончарова, свояченица Пушкина. Впрочем, и об этом позже…

Город Пушкин. Музей «Дача А. С. Пушкина» был открыт в 1958 году. На этой даче, принадлежавшей Кишаевой, поэт провел с Натальей Николаевной лето 1831 года. Здесь его гостями бывали Н. В. Гоголь, В. А. Жуковский, здесь написаны «Сказка о царе Салтане», письмо Онегина к Татьяне. Дом построен в 1826 году архитектором В. М. Горностаевым. Кабинет поэта находился в мезонине. (Фото С. Г. Величко. 1998 год.)

В тот день, 11 октября 1833 года, Александр Сергеевич находится на расстоянии нескольких тысяч верст от Петербурга, в Болдине. Пушкин счастлив, работает запоем, пишет. Среди прочего пишет письмо жене: «… не кокетничай с царем… Что касается до тебя, то слава о твоей красоте достигла до нашей попадьи, которая уверяет, что ты всем взяла, не только лицом, да и фигурой. Чего тебе больше». Через недели три, 30 октября, Пушкин пишет жене из Болдина: «Ты, кажется, не путем искокетничалась. Смотри: недаром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона. В нем толку мало. Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивая тебе з…; есть чему радоваться!… Было бы корыто, а свиньи будут. К чему тебе принимать мужчин, которые за тобой ухаживают? Не знаешь, на кого попадешь. Прочти басню А. Измайлова о Фоме и Кузьме. Фома накормил Кузьму икрой и селедкой. Кузьма стал просить пить, а Фома не дал. Кузьма и прибил Фому как каналью. Из этого поэт выводит следующее нравоучение: красавицы! Не кормите селедкой, если не хотите пить давать: не то можете наскочить на Кузьму… Я не ревнив, да и знаю, что ты во все тяжкое не пустишься; но ты знаешь, как я не люблю все, что пахнет московской барышней, все, что не conime il faut, все, что vulgar…» И в этом же письме противопоставляет облику «московской барышни» «милый простой аристократический тон» своей жены. Конечно же, Наталья Николаевна пишет мужу о каких-то светских сплетнях, о каких-то своих воздыхателях. Письма ее до нас не дошли, подробностей и имен мы не знаем. Да важно ли это? Важно другое. Наделенный таинственным непостижимым предчувствием, Пушкин рассказывает жене басню, о которой мы еще вспомним.