Константин Писаренко - Тайны дворцовых переворотов

Алексей Григорьевич Орлов – почетная ссылка за границу на "лечение". Как командир отряда, скрывший преступление, – виноват, но как не причастный к замыслам и действиям заговорщиков заслуживает снисхождения.

Евграф Александрович Чертков – не наказан. В Ропше в момент убийства отсутствовал.

Кирилл Григорьевич Разумовский – наказанию не подвергся. Но с 1792 года проживал в своем малороссийском имении – фактической добровольной ссылке. А так как участие его в заговоре, видимо, не было активным, то император не счел нужным ужесточать условия жизни старого и больного человека.

Карл Федорович Крузе – не наказан. Сохранил звание лейб-медика и благосклонность Павла, что весьма странно. Крузе – единственный из действительно виновных, кто не удостоился царского гнева. Почему? И тут мы должны ответить на простой вопрос. А кто посвятил в ропшинскую тайну самого Павла Петровича? Понятно, что ни Панин, ни Теплов, ни Шванвич, как организаторы и исполнители, не посмели бы открыться великому князю. Дашкова, Орлов, Барятинский, Пассек тоже отпадают. Вина каждого косвенная. И расскажи кто-нибудь из них наследнику правду, тот за бесценную информацию, конечно бы, простил осведомителя. Однако царь подверг каре всех четверых. Вряд ли доносчиками являлись Чертков и Разумовский. Оба преклонялись перед Екатериной II (оппозиционность Кирилла Григорьевича в 1762 году – досадное недоразумение) и без ведома царицы ни тот ни другой не начали бы разговор по душам с Павлом Петровичем. К тому же оба, не будучи в Ропше в момент убийства, могли рассказать о нем только со слов других очевидцев. Сама же императрица тоже не пожелала расставить все точки над i перед сыном, упустив в результате удобный повод дискредитировать политического соперника, то есть Панина. И великий князь еще долго после 31 марта 1783 года искренне сожалел об утрате любимого учителя и воспитателя.

Однако если никто из вышеперечисленных персон не рискнул или не захотел обращаться к императору Павлу с откровениями, то от кого же царь получил всеобъемлющие сведения, позволившие ему точно дифференцировать вину трех офицеров, находившихся 3 июля в Ропше? Явно от человека, тоже посетившего в тот роковой день летнюю резиденцию Петра III. И едва ли я ошибусь, указав на Карла Федоровича Крузе как на лицо, заслужившее прощение будущего императора чистосердечной исповедью о том, что произошло в Ропше июльским днем 1762 года. Именно лейб-медик обладал возможностью на правах свидетеля подробно описать Павлу Петровичу поведение Пассека, Барятинского, Орлова и разоблачить зачинщиков цареубийства – Никиту Панина и Григория Теплова. Причем доктор без труда оправдался бы относительно собственного вклада в трагедию. Ведь Петр Федорович не выпил привезенного лекарства. А посему никто в целом свете, кроме Карла Федоровича, не знал точно, что он предлагал узнику – яд или панацею под "маской" отравы?! Первым сообщив цесаревичу свою версию гибели Петра III, Крузе имел основания надеяться на помилование и благосклонность императора Павла, что, судя по всему, и случилось тогда, когда новый император, взяв из екатерининской шкатулки два секретных письма и прочтя второе из них, убедился в искренности повествования придворного врача. И, держа в руках второе письмо Алексея Орлова, а не мифическое третье, Павел Петрович, если Ростопчин не ввел в заблуждение Дашкову, вполне мог произнести знаменитую фразу: "Слава Богу! Теперь разсеяны последния мои сомнения относительно матери в этом деле", перекликающуюся по смыслу с восклицанием, запомнившимся князю А. Б. Куракину: "Боже мой! Как я несчастлив! Узнаю это только теперь" {258} .

Таким образом, определением каждому из оставшихся в живых участников ропшинской драмы заслуженного ими наказания Павел I предоставил в распоряжение современников и потомков бесценный подарок – ключ к загадке ропшинского дворца. Но, увы! Современники презента не оценили. А потомки обратили на него внимание спустя два столетия.

В 1995 году, опубликовав в "Московском журнале" статью "Загадки писем Алексея Орлова из Ропши", историк Олег Александрович Иванов снял первое, привнесенное извне, наслоение – третье, фальшивое письмо А. Г. Орлова, мешавшее разглядеть настоящую подоплеку событий 29 июня – 4 июля 1762 года. Сенсация неминуемо вызвала вопрос о степени подлинности всей канонической истории. Чтобы ответить на него, надлежало произвести сравнительный анализ версий Рульера-Гельбига и Шумахера и, отделив зерна от плевел, рассеять туман вокруг реального сюжета развернувшейся в первых числах июля 1762 года политической борьбы двух лидеров – Екатерины и Никиты Панина – за власть, борьбы, обернувшейся для подданных Российской империи немалыми бедами, но в итоге вознесшей на пост главы государства редкого по политическому таланту самородка – Григория Александровича Потемкина.