Ричард Брэнсон - Достичь небес

— До нас этого никто не делал, — жизнерадостно заявил Пер. — Мы на неизведанной территории.

Настоящие проблемы начались примерно через семь часов полета. Капсула, которую мой друг Алекс Ритчи сконструировал для транстихоокеанского перелета 1991 г., несла на себе шесть баллонов с пропаном — они были подвешены снаружи и напоминали какое-то громадное ожерелье. Примерно в этот момент в первом баллоне кончился газ. Пер нажал кнопку сброса пустого баллона, и вся гондола неожиданно перекосилась. Пустой баллон действительно упал вниз, с этим было все в порядке, но за собой он утащил еще два полных баллона.

Выводы отсюда следовали неутешительные и даже просто жуткие. Мы пролетели всего около 1600 км. Теперь у нас оставалась ровно половина топлива, с которым мы стартовали, а впереди лежала самая опасная и недоступная часть Тихого океана.

— Смотри! — сказал Пер. — Мы поднимаемся.

Освободившись от веса двух полных и одного пустого баллонов, наш шар рванулся вверх.

Девять тысяч метров.

Десять тысяч метров.

— Я начинаю выпускать воздух, — сказал Пер. — Нужно спуститься.

Мы не имели никакого представления о том, насколько прочна наша капсула. Мы знали, что ее стеклянный купол способен выдерживать давление примерно до 12 800 метров высоты, — да и эта информация была скорее догадкой. Если мы поднимемся выше тринадцати тысяч, купол просто взорвется. Пер открыл клапан на верхушке шара, но мы продолжали подниматься.

— Подъем замедляется, — сказал я. — Я уверен, что он замедляется.

Альтиметр продолжал тикать: мы были в царстве неизведанного, на высоте 12 500 м. Ничто из нашего оборудования не испытывалось на таких высотах. Сломаться могло все что угодно.

На высоте 12 950 м шар выровнялся. Теперь, когда быстрая и зрелищная гибель нас миновала, следовало подумать о медленной и тоскливой гибели, по-прежнему ожидавшей нас впереди. Топлива оставалось так мало, что мы, похоже, обречены были на падение в океан. Чтобы добраться до суши раньше, чем закончится топливо, мы должны были лететь со средней скоростью свыше 270 км/ч — вдвое быстрее, чем любой монгольфьер до нас. И примерно в это время у нас прервалась радиосвязь с землей: бушевавший под нами ураган глушил сигналы. Мы остались одни.

Мы опустились обратно в струйное течение и следующие шесть часов летели высоко-высоко над вспененным бурей океаном. Я подозреваю, что ни один полярный исследователь никогда не видел такого громадного белого пространства. Облака под нами непрерывно клубились и напоминали одновременно цветную капусту и извилины мозга. Наступила ночь, и где-то внизу, освещая облака изнутри, начали сверкать молнии. Я почти не обращал на это внимания, так как был слишком занят. Я не отрываясь, боясь даже моргнуть, следил за показаниями альтиметра и время от времени подкручивал горелки, чтобы удерживать аэростат в самой быстрой части потока.

Это может показаться настоящим чудом, но у нас получалось! Мы с Пером неслись в направлении Америки со скоростью свыше 320 км/ч! Ни один аэростат не передвигался с такой скоростью. Струйное течение, чуть не погубившее нас в момент первой встречи, теперь спасало нам жизнь.

Пока утомленный Пер ненадолго задремал, я продолжал дежурить у альтиметра. Нервы были натянуты как струны, пока я старался уловить малейшие признаки раскачивания или вибрации. Диаметр внутренней части потока, где скорость ветра была максимальной, составлял всего около 1200 м. Было ясно, что, если мы сумеем удержаться в сердцевине потока, нам, возможно, удастся пересечь океан и остаться в живых. Если я не услежу и аэростат выйдет за пределы центральной зоны, мы замедлимся и наверняка погибнем. Любое непонятное движение могло означать, что шар и капсула оказались в разных слоях потока.

Внутренность капсулы осветилась очень красивым и ярким бело-оранжевым светом. Я поднял глаза и увидел, как пламя горящего пропана попадает с горелок на оболочку! Я представил, что, если оно достигнет заледеневшего купола, тот наверняка разлетится в клочья.

Пер, проснувшись от моего крика, быстро поднял нас на высоту, где кислорода становится слишком мало и где пламя должно было погаснуть само по себе — примерно на 13 100 м, — и мы оба опять уставились, молясь про себя, на стеклянный купол над нашими головами.