Альфред Барков - Прогулки с Евгением Онегиным

И снова историки литературы могут предъявить мне претензии по поводу трактования этого произведения как «антикатенинского». Здесь могу сослаться только на самого Вяземского, который для узнаваемости Катенина как объекта пародии объединил контексты «Александрийского стиха» и «Домика в Коломне», поместив в качестве эпиграфа часть строфы из произведения Пушкина:

Но все дело в том, что этих стихов в «Домике в Коломне» нет (опубликован впервые в 1833 г. в «Новоселье», затем в «Поэмах и повестях Александра Пушкина», Часть вторая, 1835 г.). Но эти стихи были в беловой рукописи (1-й слой, V строфа; 2-й слой, VIII строфа). Следовательно, «Александрийский стих» создавался до публикации «Домика в Коломне», но когда его беловая рукопись с этой строфой уже была готова. Находясь в мае 1853 года в Дрездене, Вяземский вряд ли мог сличить свою рукопись с опубликованным текстом «Домика», в противном случае он обязательно заменил бы текст эпиграфа, поскольку эта строфа к тому времени не была известна читателю. Следовательно, «Александрийский стих» был создан не в 1853 году, а не позднее 1833 года. Вяземский пользовался, скорее всего, не беловой рукописью Пушкина, а списком с нее, поскольку в одном слове допущено искажение: у Пушкина было не «извилистый», а «извивистый».

…Но возвратимся к событиям, сопровождавшим создание «Евгения Онегина». Узнал ли Катенин себя в герое романа? Как реагировал?

…Узнал, тотчас же узнал.

Катенин не мог себя не узнать… Уже в самой первой главе романа, а также в Поэте, продающем свою рукопись издателю. Он никак не мог пройти мимо примечания о «непростительном галлицизме» – оно напомнило ему, что вся его деятельность как литератора строилась преимущественно на переложении на русский язык произведений французской и греческой классики (с ее переводов на французский язык). В своем «Комментарии» Набоков не один раз отметит насыщенность всех глав «Онегина» не только галлицизмами («Мне галлицизмы будут милы, Как прошлой юности грехи» – 3-XXIX), но и «поразительно настойчивыми» упоминаниями о старине (например: «Но просто вам перескажу Преданья русского семейства, Любви пленительные сны Да нравы нашей старины» – 3-XIII).

… А, узнав, тут же принялся наводить мосты в прервавшихся было отношениях. Уже 9 мая 1825 года, как только в Шаево поступила недавно вышедшая из печати первая глава романа, он пишет Пушкину: «Князь Голицын прислал мне из Москвы в подарок твоего «Онегина». Весьма нечаянно нашел я в нем мое имя, и это доказательство, что ты меня помнишь и хорошо ко мне расположен, заставило меня почти устыдиться, что я по сие время не попекся тебя проведать […] С отменным удовольствием проглотил господина Евгения (как его по отчеству?) Онегина (похоже, этим вопросом он только спровоцировал ответ в виде появления отчества «Павловна» у героини «Графа Нулина»; возможно, датой получения этого письма можно уточнить и время работы над черновым наброском комедии с персонажем по имени «Ольга Павловна» – А.Б.). Кроме прелестных стихов, я нашел тут тебя самого, твой разговор, твою веселость и вспомнил наши казармы в Миллионной. Хотелось бы и мне потребовать от тебя обещания шуточного: написать поэму песен в двадцать пять; да не знаю, каково теперь твое расположение».

Как всякий уважающий себя объект эпиграммы, Катенин, естественно, никогда в жизни не сделал бы подарка автору, признавшись, что узнал в ней собственные «рога» (выражение Пушкина). И все же предлагаю читателям с чисто психологической точки зрения оценить смысл оборота «хотелось бы и мне потребовать от тебя обещания написать […] поэму песен в двадцать пять». «И мне»… Но ведь это место подано в первой главе от первого лица, то есть, от имени Пушкина, если встать на общепринятую точку зрения; в таком случае он ни от кого ничего не «требовал», а просто выразил «свое» намерение, не требующее чьей-то реакции. Но Катенин отреагировал на это место именно как на «требование». То есть, он по крайней мере понял, что повествование ведется от имени не Пушкина, а другого лица. Это – как минимум… Вот этим «и мне» он как раз и показал, что узнал свои «рога».