Владимир Бахмутский - В поисках великого может быть

Но здесь возникает один важный момент: предлагая Мефистофелю вести Фауста «путём превратным за собой», Бог полагает, что Мефистофель будет полезным для него спутником:

Из духов отрицанья ты всех менее

Бывал мне в тягость, плут и весельчак.

Из лени человек впадает в спячку.

Ступай расшевели его застой,

Вертись пред ним, томи и беспокой

И раздражай его своей горячкой. (352)

Мефистофель должен всё время шевелить Фауста, чтобы тот не останавливался, не застывал на месте, чтобы ни в чём не находил успокоения. Подтолкнуть человека к поиску – таков замысел Бога. Человек склонен к застою, его всё время нужно подвигать к действию. Ему необходимо меняться. Если он не меняется, то нет развития. Но, с другой стороны, человек должен оставаться самим собой. В Библии нет этой проблемы. Как раз наоборот: Иов должен сохранять верность Богу. Пройдя через все постигшие его искушения и проверки, он должен остаться неизменным. Это важный момент. Сам ход истории есть непрерывные изменения. Но история – это ещё и испытание народов. Особенно в сложные, трагические времена. И жизнь человека – это тоже испытание. Испытание, которое ниспослано ему свыше и в котором необходимо выстоять. Вся трудность в том, чтобы меняться, но и сохранять что-то важное. Без этих двух составляющих Бог не восторжествует над Мефистофелем, а жизнь Фауста не обретёт смысл.

Гёте назвал «Фауста» трагедией, но вообще это произведение, которое, конечно же, не укладывается ни в какие строгие жанровые формы. В нём нет четких границ между частями, и, если б кто-нибудь задумал создать театральную постановку «Фауста», то результат оказался бы сомнительным. Правда, в Германии делались попытки: спектакль шёл в течение двух вечеров и с большими текстовыми сокращениями. Но сейчас другое время, другое представление о театре. А в ту эпоху, когда писал Гёте, было очевидно, что «Фауст» не может быть поставлен на сцене. Тем не менее, Гёте назвал свое произведение трагедией и, мало того, включил в него ещё и «Пролог в театре», подчеркивая, что это – театральное зрелище…

Сначала о жанре трагедии. Гёте различал два её типа: античная трагедия, или, как он её называл, «трагедия долженствования», и трагедия Нового времени, образцом которой для Гёте были произведения Шекспира. В античной трагедии боги ставили перед человеком такие задачи, выполнение которых превышало человеческие возможности, и это составляло трагическую основу судьбы героя. Так Оресту выпало убить свою мать, Клитемнестру. Для него это – нечто запредельное, но боги велели, и он, каким бы ужасом это ему ни грозило, исполнил предначертанное. Трагизм в том, что он должен был это сделать.

Что касается трагедии Нового времени, Гёте называл этот тип «трагедией свободного дворянина»: человек здесь сам ставит перед собой задачи, которые непомерны. Это и есть главная проблема Фауста. Фауст задаётся целью, достижение которой превышает его силы. Он стремится к невозможному…

Теперь о «Прологе в театре». Гёте рассматривал театр как явление символического искусства. «По существу театрально ведь то, что одновременно видится нам символом, значительное действие, указывающее на другое, более значительное». Всё, что происходит на сцене, – это игра, видимость, и, в этом смысле – символ, поскольку только представляет жизнь, ею не являясь. Но таково и представление Гёте о самой жизни. Мы ещё вернемся к этой теме, а пока хочу отметить – «Фауст» завершается словами мистического хора:

Всё быстротечное –

Символ, сравненье…

Истинная, совершенная жизнь, считал Гёте, находится по ту сторону реальности, наша привычная «быстротечная» земная действительность – лишь символическое её подобие.

В «Прологе в театре» три действующих лица – это директор, поэт и комический актер. Директор театра утверждает, что ему плевать на качество пьесы – ему нужны сборы. Он говорит поэту, что для него главное – признание публики. Поэт возражает: он творит для вечности. Но есть и третье лицо – это комический актёр, который стоит как бы меж двумя этими персонажами. Он – тоже художник, и потому понимает поэта, ему не безразлично, что играть. Но он – актёр, и его игра существует лишь здесь и сейчас, и если зритель не одобрит его исполнение, если оно не будет иметь успех, то как актёр он не состоится. Поэт, писатель могут оставить свои творения на суд потомков, а игру актёров в те времена не снимали на кинопленку, да и сейчас этого недостаточно. Исполнительское мастерство существует только в настоящем времени, поэтому актёр стремится сочетать вечное с сиюминутным. Ему необходимо, чтобы пьеса была достойной, но важно и чтобы зритель откликнулся на его исполнение, иначе он не состоится как актёр.