Елена Капинос - Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов

Надо отметить, ссылаясь на С. Н. Морозова, что среди псевдонимов Бунина пока не найдено подписи «Ивлев». Художественные произведения Бунин чаще всего публиковал под своей фамилией, а под псевдонимами печатался в периодике во времена своей журналистской или редакторской деятельности. С. Н. Морозов констатирует: «Бунин использовал псевдонимы только в первый период своей литературной деятельности. Это были следующие псевдонимы: И. Б., И. Б-н, Ив. Б-н, И. А. Б-н, И. А. Б…, Б-н, И. Озерский, Чубаров, И. Чубаров, Ч-ов» ( Морозов С. Н. И. А. Бунин – критик: Дис…. канд. филол. наук. М., 2002. С. 158), так что комментарий к рассказу может быть специальным наведением на автобиографический план персонажа. Правда, как и «Ивлев», почти все перечисленные С. Н. Морозовым псевдонимы «произведены от начальных букв» имени Бунина, за исключением топонимического псевдонима, отсылающего к родным для Бунина местам – Озеркам, и фамилии его матери – Л. А. Чубаровой.

Подробный перечень различных концепций памяти, связанных с творчеством Бунина, приводит в своей книге Б. В. Аверин (АверинБ. В. Дар Мнемозины: Романы Набокова в контексте русской автобиографической традиции. СПб.: Амфора, 2003. С. 176–180).

«Куда точно и с какой целью едет он, – пишет об Ивлеве Η. М. Зоркая, – (…) остается неизвестным». Далее делается предположение, что Ивлев «ехал с самого начала по Лушкиным местам 〈…〉 Наверное, одиозность истории Хвощинского (а значит – и влюбленности в Лушку Ивлева) заставляет его скрывать, может быть, от самого себя истинную цель поездки» ( Зоркая Н. М. На рубеже столетий: У истоков массового искусства в России 1900–1910 годов. М.: Наука, 1976. С. 253, 256).

Сливицкая О. В. «Повышенное чувство жизни»: Мир Ивана Бунина. М.: РГГУ, 2004. С. 190–198. Что касается близости «мировоззренческих начал» Тургенева и Бунина, то здесь можно говорить об интересе обоих писателей к пограничным преморбидным и онейрическим состояниям, к различению их оттенков. В. Н. Топоров так описывает мистическое чувство Тургенева: «Мистическое чаще всего открывалось Тургеневу в таинстве жизни и смерти, а одной из частых и конкретных форм проявления мистического были сны, которые он фиксировал в своих произведениях и письмах многажды и обычно очень тонко, стараясь не возмутить виденное слишком грубой реальностью слова» ( Топоров В. Н. Странный Тургенев (Четыре главы). М.: РГГУ, 1998. С. 47).

См. об этом подробнее: Сливицкая О. В. «Повышенное чувство жизни»: Мир Ивана Бунина. С. 190.

С. Кржитски, несколько спрямляя проблему, называет «Ивлева» «ранним псевдонимом» Бунина («Ivlev is an early pen name of Bunin») ( Kryzytski S. The Works of Ivan Bunin. The Hague; Paris, 1971. P. 114).

«“Погода” повторяет и усиливает “линию Лушки”, ей вторя, вибрируя, нарастая. Знаменательно здесь то, что погода – так сказать, “компонент пейзажа” – у превосходного пейзажиста Бунина в рассказе отделена от пейзажа, имеет свою самостоятельную роль. Пейзаж ровный, однотонный. Погода же изменчива, одухотворена, подводит нас к кульминации и разрядке» ( Зоркая Н. М. На рубеже столетий. С. 257).

Ярко прослеживается этот прием, к примеру, в рассказе «Темир-Аксак-Хан», где в начале от лица автора описывается морской берег: «Издалека, снизу, доносится шум невидимого моря, со всех сторон веет из темноты влажный беспокойный ветер» (5; 34), а в конце редкое, с ранних лет присущее Бунину чувство близости невидимой водной стихии, незаметно «передано» героине: «…в эту темную и влажную ночь с отдаленным шумом невидимого моря, с запахом весеннего дождя, с беспокойным, до самой глубины души проникающим ветром» (5; 36).

Жолковский А. К. «Легкое дыхание» Бунина – Выготского семьдесят лет спустя // Жолковский А. К. Блуждающие сны и другие работы. М.: Наука, 1994. С. 115.

Именно такую версию прочтения имени Лушки предлагает Л. П. Пожиганова. См.: Пожиганова Л. П. Путешествие с Дон-Кихотом: поэтика игры в рассказе «Грамматика любви» // Пожиганова Л. П. Мир художника в прозе Ивана Бунина 1910-х годов. Белгород, 2005. С. 134.

К тому же « плакучая береза» продолжает тему «черных куличиков», которые « с плачем метнулись 〈…〉 в дождливое небо» (4; 301). Плотная мотивная сетка «печальных» мотивов придает элегическую окраску всему тексту «Грамматики любви», где внешние, «пейзажные» и «интерьерные» черты наплывают на сферу эмоциональной жизни героев и автора.