Сергей Боровиков - В русском жанре. Из жизни читателя

Один из двух первых опубликованных текстов Чехова (журн. «Стрекоза», 9 марта 1880 г.) — это перечень литературных штампов «Что чаще всего встречается в романах, повестях и т. п.?». Среди прочих, там имеется «немец-управляющий».

Отметил, посмеялся и — вывел на своих страницах управляющего-поляка, вора, наглеца и негодяя. Появляется впервые в жестоком рассказе «Барыня» (1882), предвосхищающем повесть «Мужики».

«Говорил ведь я, что никогда не следует церемониться с этим народом! — заговорил Ржевецкий, отчеканивая каждый слог и стараясь не делать ударения на предпоследнем слоге». Вслед за ним является «поляк Кржевецкий, господский приказчик» («Он понял!», 1883). В рассказе же «Пустой случай» (1886) — «Гронтовский, главный конторщик при экономии госпожи Кадуриной». Тот же самодовольный тип, поданный лишь сдержанней. Ну и конечно, Каэтан Казимирович Пшехоцкий («Драма на охоте»), хоть и не управляющий, а как бы сотоварищ графа Карнеева, шантажирующий и обворовывающий его. Чехов-Чехонте не пожалел красок для создания типа отвратительного и нравственно, и физически.

Поляк-управляющий есть, к примеру, и у Тургенева («Степной король Лир»), поданный, однако, без злобы. Чехов же, подобно Достоевскому, не весьма любезен к инородцам. Много обронено неприятного о немцах: «Кассир Штамм, немец, выдававший себя за англичанина» («Месть», 1882); дурная жена — Каролина Карловна («За двумя зайцами», 1880); «…слезливая, пучеглазая, толстая, крупитчатая сдобная немка. Похожа на куль с мукою» («Темпераменты», 1881); проститутка Луиза «высока, толста, потна и неповоротлива, как улитка… руки её велики, красны и мозолисты»; зарабатывает в холодной России себе на приданое, в фатерлянде её терпеливо ожидает Франц («Салон де Варьете», 1881); «меня пять лет тому назад фон Кляузен погубил…» («Пережитое», 1882) и т. п.

Для Чехова, особенно в ранний период, характерно соотнесение национальных характеров в противопоставлении беглого набора черт, вроде: «русский произошёл от сороки, еврей от лисицы, англичанин от замороженной рыбы» («Съезд естествоиспытателей в Филадельфии», 1883). Чехонте присущ определённый, хотя, как правило, и иронический, национализм. Разумеется, у него пруд пруди русских мошенников, идиотов и хамов, и всё-таки, когда Чехонте хочет мимоходом пнуть, очень часто это иностранец или инородец. Думаю, во многом сказался дух прессы, в которой сотрудничал начинающий писатель.

Юмористическое сопоставление-противопоставление национальных характеров — в его рассказах «Дочь Альбиона» (1883), «Признательный немец» (1883), «Русский уголь» (1884), «На чужбине» (1885), «Нервы» (1885), «Глупый француз» (1886), «Добрый немец», «Обыватели», «Неприятная история» (все —1887).

«Обыватели» — злой рассказ. Иван Казимирович Ляшкевский, «поручик из поляков, раненный когда-то в голову и теперь живущий пенсией в одном из южных городов, сидит в своей квартире у настежь открытого окна и беседует с зашедшим к нему на минутку городовым архитектором Францем Степанычем Финке». Содержание их беседы — ничтожество русской нации. Экспансивный поляк неистовствует: русские, по его мнению, «дармоеды, тунеядцы, скоты, мошенники» «отхлестал бы его, каналью, плетью», «взять бы хорошую плётку» и т. д. Меланхолический немец рассуждает о русской лени и инертности: «если бы всё это добро отдать немцам и полякам…». Комизм же ситуации в том, что собеседники — законченные лодыри и, осуждая русских за безделье, весь день лишь чешут языками.

«Глупый француз», напротив, рассказ смешной и добродушный. Клоун из французского цирка, зайдя в трактир, с ужасом наблюдает, сколько поедает его сосед. Он даже вообразил, что таким диким способом тот решил покончить с жизнью. Он наконец не выдерживает и пытается остановить обжору, на что слышит резонное: «да ведь не вам платить!», и вообще, тот, оказывается, лишь закусывает и боится опоздать на юбилейный обед. А главное:

«— И вовсе я не много ем! Поглядите, ем, как все!

Пуркуа поглядел вокруг себя и ужаснулся. Половые, толкаясь и налетая друг на друга, носили целые горы блинов… За столами сидели люди и поедали горы блинов, сёмгу, икру… с таким же аппетитом и бесстрашием, как и благообразный господин.

“А, страна чудес! — думал Пуркуа, выходя из ресторана. — Не только климат, но даже желудки делают у них чудеса!”»

Или «добрый немец», нежно признающийся извозчику в любви к России: «Мой отец немец, а я русский человек… Я желаю драться с Германией»; по ошибке решив, что жена ему неверна, переменяет оценки: «О, зачем я женился на русском человеке? Русский нехороший человек! Варвар, мужик! Я желаю драться с Россией…».