Юрий Терапиано - «…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда» - Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972)

Я тоже думал, что книга Струве полезна главным образом для тех, кто не был в 1-й эмиграции. Многое в ней суммарно, кое-что — неверно, но все же общая атмосфера тех лет схвачена им. А оценки (общее горе наших пишущих!) порой действительно странные — нет, уж Иванова будут больше помнить, чем Ник. Оцупа!

Кстати, странный человек Иванов. Рассказывали мне, что он вдруг, как говорится ни с того ни с сего, написал ругательную статью о Чеховском и<���здательст>ве и послал ее в «Возрождение» [169] Слух оказался ложным. См. об этом письмо 15 в разделе: «Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г.В. Адамовича И.В. Одоевцевой и Г.В. Иванову (1955–1958)». . Почему теперь, когда и<���здательст>во все равно кончилось, или именно поэтому?

Адамович очень хорошо чувствует лишь одну, «толстовскую» линию в русской литературе. Гоголя же он не любит. Лесков, Ремизов, Цветаева для него чужды и даже враждебны. Пастернака он как будто бы хвалит, но в душе, вероятно, предпочитает ему Червинскую… Впрочем, не стоит больше говорить о нем, и так уж много говорили.

Париж — «летний сезон» — сейчас мертв и пуст, — не только в литературном отношении. Август — это такой месяц, когда можно безопасно переходить улицу где угодно и не иметь возможности остричь волосы или купить что-нибудь, все закрыто — «vacances», а не ехать на «vacances» — просто позор! — так смотрят французы. Еду на 6 дней на берег пролива в Dieppe, покоряясь общему правилу и удачно сложившимся личным обстоятельствам.

И<���рина> Н<���иколаевна> и я шлем Вам сердечный привет.

Ваш Ю. Терапиано

22. IX.56

Дорогой Владимир Федорович,

Рад, что в Вашей судьбе наступила перемена, и надеюсь, что Ваши планы осуществятся благополучно. Это большое счастье — работать по своей специальности, а Вам — Бог велел быть литературоведом.

Не могу понять, где сейчас Струве? Я получил от него летом из Швейцарии извещение, что он хочет повидаться со мной, когда будет в Париже, а затем — как в воду канул. Не имея его адреса, я потерял с ним всякую связь. Как всегда бывает в подобных случаях, когда люди вдруг беспричинно исчезают, спрашиваю себя: быть может, чем-нибудь обидел его? М. 6., моя рецензия на его книгу ему показалась плохой? Зная, что Вы его друг [170] Г.П. Струве протежировал Маркову, помог поступить в докторантуру Калифорнийского университета в Беркли, консультировал в литературоведческих и диссертационных делах. Их гигантская тридцатипятилетняя переписка, часть которой находится в архиве Гуверовского института, а другая часть — в собрании Жоржа Шерона, частично опубликована: «Ваш Глеб Струве» (Письма Г.П. Струве к В.Ф. Маркову) / Публ. Ж. Шерона// Новое литературное обозрение. 1995. № 12. С. 118–152. Целиком переписка подготовлена нами к печати: Переписка Г.П. Струве и В.Ф. Маркова (1949–1984): В 3 т. / Сост., подгот. текста, предисл. и примеч. О.А. Коростелева и Ж. Шерона / UCLA Slavic Studies. New Series. Vol. 6–8. Los Angeles: Univ. of California Press, 2009. , делюсь с Вами моим недоумением, т. к. был бы очень огорчен, если б невольно его обидел чем-нибудь.

Вообще — что за люди! Я думаю, Вы прочли в «Н<���овом> р<���усском> с<���лове>» мой отзыв [171] Терапиано Ю. Новые книги // Новое русское слово. 1956. 12 августа. № 15751. С. 8. о книге Л. Червинской «12 месяцев». Говоря объективно, хорошие стихи — но вот Кленовский, видимо, разъярился на меня: — «Опять хвалит свою парижанку» — и написал в «Н<���овом> р<���усском> с<���лове>» статью [172] Кленовский Д. Поэзия и ее критики // Там же. 16 сентября. № 15786. С. 8. — на уровне Офросимова и Нарциссова о том, что я, мол, хорошо пишу о «своих парижанах», а о «непарижанах» — о Моршене, о Вас в частности, — придирчиво, зло, кое-как, не хочу знать их, как может понять средний читатель. Скучно излагать подробно все обвинения Кленовского, к тому же Вы, вероятно, эту статью уже читали. Я отвечу ему, когда буду иметь время, разумеется, — все же не хочу молча принимать на себя такие обвинения, но другое меня огорчает. Ведь Кленовский, как мне говорили, человек культурный, к тому же по возрасту ближе ко мне, чем к Вам, т. е. предположить в нем наличие «молодого задора» — «свергать старших» — уже никак нельзя. Что же это? И чего ради он так снизил вопрос — м. б., личная обида на мой отзыв о нем, в котором действительно была и «ложка дегтя»? Что ж, из чувства самосохранения критик, видимо, должен хвалить всех, вести все время «литературную политику»? Ведь по Кл<���еновскому>, если «отжать» его статью, — мой недостаток в том, что (якобы) я хорошо пишу о «своих» и «плохо» о «чужих», ergo, если я хочу стать «хорошим критиком», то должен понять и начать хвалить «не-парижан»? Вот от этой упрощенности поташнивает. А Адамовичу Кл<���еновский>, очевидно, в надежде будущих благ или «на всякий случай» выдает «похвальный лист» — вот они, люди! Как ни привык я к «литературной среде», но иногда чувствую себя юношей, т. е. показываю волнение. А опыт говорит: «так было, так будет, и за 2 похвальных строчки (не говорю уж: за фельетон) можно приобретать до бесконечности друзей, которые начнут тебя превозносить»… — и становится тошно от всей этой пошлости.