Елена Андрущенко - Властелин «чужого» - текстология и проблемы поэтики Д. С. Мережковского

Пересказ этого сна содержится в издании «Император Павел Первый по Шильдеру и воспоминаниям современников»:

«…сновидения всегда для него были вещими. Накануне 11 марта он также видел необычайный сон: Павлу снилось, что ему натягивали узкий парчовой кафтан и с таким усилием, что он проснулся от боли» [154] Там же. С. 154–155. .

Примеры такого рода можно множить. Но обращает на себя внимание, что без опоры на «Цареубийство.» написаны сцены, которые и не могли быть доподлинно известны современникам — диалог Павла с Паленом о заговоре, Палена с Александром о подозрениях Павла и подписанном им указе об аресте сыновей и невесток, а также первая картина V действия — собрание заговорщиков, которую Д. Мережковский переписывал несколько раз.

Возникает правомерный вопрос о цели стилизации. С одной стороны, следует иметь в виду общий замысел Д. Мережковского — создание трилогии, названной впоследствии «Царство Зверя». С другой, — он утверждал «совершенно самостоятельное значение» [155] Мережковский Д.С. Письмо А.С.Суворину от 27 декабря 1907 г. этой пьесы и признавался В. Брюсову, что «кроме любви», с которой он писал о Павле, и большой симпатии к нему, — «мне как это ни странно сказать, личность Павла довольно нравилась», — он был увлечен «сверхидеей», хотя и не вполне удачно, на его взгляд, воплощенной:

«Я хотел показать бесконечный религиозный соблазн самодержавия (этого русские революционеры, кроме самых редких, совсем не чувствуют)» [156] Мережковский Д.С. Письмо В.Я.Брюсову от 4 июня 1908 г. // Мережковский Д.С. Записные книжки и письма. — с. 35. .

Стилизация, таким образом, давала возможность противопоставить общественному мнению, сложившемуся относительно правления Павла, собственный взгляд на него как на возможного продолжателя петровских реформ. Вместе с тем, Д. Мережковский думал и о губительности «религиозного соблазна», причем эта мысль касается не только Павла, но и русского самодержавия в целом. «Цареубийство» в этом смысле играет ту же роль, что и материалы, привлекаемые для статей «Вечных спутников» или книги «Л. Толстой и Достоевский»: творческий замысел рождается и осуществляется в мире литературы, Д. Мережковский создает новую комбинацию из литературных элементов, вдохновляется «чужим» высказыванием как выражающим особую точку зрения, а то прямое значение, которое оно имело в претексте, заставляет служить своей цели. В этой связи возникает вопрос и об историзме трагедии. С одной стороны, она посвящена определенной исторической эпохе, конкретной исторической личности, в числе действующих лиц — деятели русской истории, названные своими именами, а текст тесно связан с историческими источниками. С другой стороны, представления о Павле I, сложившиеся в исторической науке, а также в его собственном окружении и зафиксированные в воспоминаниях, отличаются от образа императора, созданного Д. Мережковским. П. Струве полагал, что он

«… при всем своем замечательном историческом образовании, при всей своей художественной интуиции отдельных исторических эпох, как настоящий религиозно-общественный максималист, верующий в апокалипсис, не способен ощущать исторически и мыслить исторически» [157] Струве П. Кто из нас «максималист»? // Речь. 1908. № 66. 18 марта. .

Видимо, это высказывание нельзя полностью относить на счет общего критического отношения П. Струве к Д. Мережковскому. Совершенно справедливым, на наш взгляд, является его вывод о том, что Д. Мережковский размышляет

«сразу в двух плоскостях: в плоскости конечных философских вопросов и в плоскости текущей политики, в плоскости „Бога — Зверя“, <���…> при помощи этих категорий — нельзя понимать и оценивать живых, совершенных при нашем участии, процессов истории» [158] Там же. .

Д. Мережковский опирается на источники не для того, чтобы точно воссоздать конкретную историю эпохи, извлечь уроки из нее, а утвердить собственное понимание ее роли, проиллюстрировать свой взгляд на предпосылки и следствия исторических событий, вскрыть их «сверхисторический» смысл. Потому, вероятно, можно говорить об условном историзме его трагедии.

Пьеса Д. Мережковского «Романтики» впервые опубликована в 1917 г. в издательстве «Огни» [159] Мережковский Д.С. Романтики. — Пг.: Огни, 1917. , а поставлена в 1916 г. Она датируется 1914 г., а следующая за ней пьеса, «Будет радость», 1916 годом — годом ее издания. Сам Д. Мережковский в письме к А.В. Амфитеатрову, перечисляя свои произведения, датирует обе пьесы 1913–1919 гг. [160] Письма Д.С.Мережковского А.В. Амфитеатрову. Публ., вст. заметка и прим. М.Толмачева и Ж.Шерон // Звезда.1995. № 7. С. 61.