Александр Косоруков - Художественный символ в «Слове о полку игореве»

Эпическая струя в монологе бояр ощущается явно и сильно. Старшие князья — соколы или солнца, младшие — месяцы; сюда же тяготеют и словосочетания «красныя девы», «звоня златомъ», «въспеша на брезе», «туга умь полонила». Из фольклора (дружинного) взяты такие обороты речи, как «отень златъ столъ», «поискати града», «испити шеломомь Дону».

Большая часть речи бояр составлена из стереотипных блоков, чем объясняется её безликость, объективистски спокойная тональность. Вместе с тем она весьма искусна. Чувствуется, что такой и была типичная форма боярских речей, обращённых к великому князю Киевскому. Эта форма обеспечивала неуязвимость говорившего и придавала его мнению всеобщность: один говорил за всех. Потому‑то Поэт выбрал для боярского слова не индивидуальную, а коллективную форму выражения, и в результате получился вариант хорового исполнения.

Символическое начало в мышлении и языке бояр представлено образами «Сокола с Обрубленными Крыльями и в Железных Опутенках», «Рода Гепардов» и «Песни Готских Дев». Мышление бояр здесь историчнее и конкретнее и, в общем, верно отражает жизнь. Эти образы оригинальны; в двух из них ещё проявляются мифологические первоосновы, но они творчески приспособлены к познанию действительности.

В целом мышление бояр можно охарактеризовать как позднемифологическое: из круга бинарных оппозиций и мифологических образов оно не вырвалось, но уже ступило на путь осмысления истории с помощью символического иносказания, типичного для феодального общества.

Необходимо отметить отсутствие в речи бояр христианской символики и догматики, хотя официально они, разумеется, исповедовали христианство. Отсюда можно сделать вывод, что, по мысли Поэта, христианская религия в конце XII в. не была на деле господствующим мировоззрением даже в господствующем классе Руси.

Для мышления бояр характерно: Христа они не упоминают и не имеют в виду, а о Диве говорят как о реально действующем злом божестве, с полной верой в его физическое бытие. В этом отношении Поэт не отделяет себя от них. Кроме Дива, он «населил» поэму и другими сверхъестественными существами. Обида, Карна, Желя и Лжа также активно действуют, повинуясь «воле» Солнца. Можно было бы сказать: Поэт разделяет некоторые представления русичей о злых и добрых духах, и это вытекает из его веры в одушевлённость Природы.

…При Ярославе Мудром о победоносных походах русских князей против врагов «рокотали» песни гусли Бояна, а теперь о походе Игоря, Игоря Святославича… поются Песни Готских Дев. Это — песни о разгроме русичей, воспоминание о давних победах над Русью и мечты о мести за прошлые поражения. Это — Победная Песня, но не для князей, а для их врагов.

Песня самого Поэта о походе Игоря полна тревоги, потому что ныне нет на Руси согласия меж князьями даже в главном — в её защите от врагов, а это уже принесло ей страшные несчастия и угрожает ещё более страшными.

В речи бояр обходятся молчанием два самых драматических образа «Сна» — Черное Покрывало и Крыша Златоверхого Терема без Князька. Но сон–загадка должен быть отгадан полностью. «Тогда великий Святослав» вступает в действие, произнося как бы по наитию («изрони») «Золотое Слово, со Слезами Смешанное». Словом «тогда» Поэт увязывает действия, происходящие одно за другим. Тем самым композиционно и грамматически обозначается, что Святослав включается в отгадывание «Сна». Подобно боярам, он начинает монолог с оценки Игоря и Всеволода, но с первых же слов утверждает своё право на оригинальный подход. Святослав не подчёркивает кручины по поводу их позорного пленения, хотя его восклицание исполнено неподдельного сожаления: «О, мои младшие братья, Игорь и Всеволод!» В тяжёлое для князей время он приближает их к себе. Если бы Великий князь Киевский чуть отстранённо сказал, к примеру, так: «О, несчастные…» или «О, неразумные!», то все обращение лишилось бы тёплой интонации, а вместе с нею и достоверности, а сам Святослав заметно утратил бы человеческую значительность. Для образа Святослава знаменательно объединение в одном переживании сочувствия родственникам, попавшим в беду, с их нелицеприятной критикой. И ныне, спустя 800 лет, факт родства небезразличен для характеристики героя, но тогда родственные отношения между князьями играли первостепенную роль в политике.

«О, мои младшие братья, Игорь и Всеволод! Рано начали вы Половецкую землю мечом истощать, а себе славу стяжать; но без чести вы побеждали, без чести вражью кровь проливали». Думается, тут — в контексте защиты Святославом единства действий князей в борьбе против внешних врагов — осуждается в принципе их сепаратная военная политика, которую братья начали проводить в 1184 году и начали преждевременно, так как половцы были очень сильны. Подобное толкование подкрепляется употреблением глаголов многократного действия («одолеете» и «пролиясте»), что было бы ненужно, если бы Поэт имел в виду только победу Игоря и Всеволода — ту, которую они одержали в схватке с передовым половецким отрядом. Теперь, в 1185 году, стало ясно: их поход 1184 года был не случайным эпизодом, а первым актом сепаратистского подхода обоих князей к войне с половцами. Выходит, глагол «еста начала» семантически акцентирует внимание на принципиальной стороне их теперешней политики, начало которой (в современном значении слова) всего лишь имеется в виду. В подобном осмыслении нет ничего необычного: утраченное значение древнерусского глагола — «начать и продолжать до конца» — предполагает подобную возможность.