Лёха Андреев - Сядьте на пол

"Музыкофилия" — пожалуй, лучший на сегодняшний день путеводитель по исследованиям музыки. И хотя сам Сакс был меломаном и сторонником музыкальной терапии, его книга наверняка расстроит многих музыкальных педагогов. Во-первых, здесь чётко показано, что «лекарство надо принимать по рецепту». Для людей, страдающих паркинсонизмом и другими моторными дисфункциями, очень важен ритм, хотя музыка может быть ранее неизвестной. А пациентам с афазией нужны мелодии со словами, которые они хотят вспомнить. Люди с синдромом Туретта усмиряют свои тики в самостоятельной игре на музыкальных инструментах, а для людей с синдромом Вильямса важно участие в музыкальном исполнении других людей, для них это форма обмена эмоциями. В общем, нет такой музыки, которая "полезна для всех".

А ещё ведь есть такие граждане, кого музыка раздражает. Сакс приводит в пример Фрейда и Набокова, которые, по его мнению, вовсе не были лишены слуха — наоборот, музыка оказывала на этих чувствительных людей слишком сильное воздействие, и потому они сопротивлялись ей. Толстой описал тот же эффект в "Крейцеровой сонате".

Кстати, эти примеры помогли мне понять парадокс собственного восприятия музыки. Я часто пою и играю на гитаре — но при этом ненавижу наушники, да и вообще "фоновую" музыку. Люди, которые способны слушать записи часами, всегда напоминали мне обжор, страдающих булимией. Но до сих пор не было научно-обоснованной поддержки этого наблюдения. Оказаться в компании Толстого и Набокова всё-таки приятно.

В «Музыкофилии» описаны и случаи деструктивного воздействия музыки: "мозговые черви" прилипчивых мелодий, галлюцинации и припадки, сходные с эпилептическими. По мнению Сакса, количество таких проблем за последние полвека значительно увеличилось благодаря избытку музыкального шума вокруг нас. Более 15 % современных молодых людей по той же причине страдают заметными нарушениями слуха. Неудивительно, если всё время ходить в громыхающих наушниках.

«Наркотическая модель» позволяет разделаться со слишком рьяными пропагандистами музыкального образования — но она не объясняет, почему музыка так сильно закрепилась в человеческой культуре. Ну хорошо, у нас срабатывает некий рефлекс на музыку, и мы получаем дофаминовый сигнал удовольствия. Но если бы это не подкреплялось практической пользой, которая следует за опознаванием звука, мы бы давно забыли эту реакцию.

Музыка могла появиться как имитация значимых звуков окружающего мира, на которые человеческий мозг отвечает сильными реакциями-эмоциями. Низкочастотный грохот (гроза, землетрясение) вызывает ощущение тревоги. Зато звук текущей воды успокаивает: это знак жизненно-важного ресурса. Можно вызвать такие же реакции искусственно, если повторить те же звуки с помощью музыкальных инструментов.

Имитационно-игровая культура, доведённая до совершенства — одно из главных отличий человека от животных. Возросший объем памяти позволил людям использовать полученный опыт для моделирования грядущих событий. Охотники могли отрабатывать свои навыки, используя изображение оленя как мишень, а ритуальный танец — как обучающую игру. Вполне естественно было имитировать и звуки.

С другой стороны, не забываем о паразитах: если существует короткий путь для вызова нужной реакции, то всегда найдутся и те, кто им воспользуется. Крик от боли или детский плач вызывают повышенное внимание соплеменников? Значит, срочно запоминаем и имитируем: «этот стон у них песней зовётся». По той же причине на телевидении популярны дикторши с истерическими нотками в голосе. Да и большинство рок-певцов так визжат, что хочется им молочка налить.

Вместе с песней-рыданием, в каждой культуре можно найти и другие универсальные мелодии: это бодрый "военно-эротический" танец и успокаивающая колыбельная. Паттерны такой музыки из разных стран очень похожи — они согласуются с ритмами сердца и ритмами дыхания. [58] Что неудивительно, ведь музыку исполняют люди, а у них анатомия примерно одинаковая.

Однако всё сказанное можно отнести и к человеческой речи. В ней тоже много звукоподражаний, в ней тоже есть свои ритмические и мелодические паттерны, вызывающие определенные эмоции. Ряд исследований доказали, что «понимание» музыки сильно коррелирует с пониманием речи той культуры, к которой относится музыка [59], [60].

Логично предположить, что музыка была первоязыком, языком эмоций, к которому впоследствии добавилось смысловая надстройка — и получилась речь как язык более высокого уровня. Есть и более интересная гипотеза: музыка и речь — это языки двух разных интеллектов, которые иногда сотрудничают, а иногда конкурируют в одной голове. Известно много случаев, когда неординарные музыкальные таланты выявлялись после повреждения левого полушария мозга, как если бы обитающий там «логический» интеллект держал под контролем «артистическое» правое полушарие, но после травмы потерял контроль. Правда, такие «артисты» зачастую теряют важные левополушарные способности, связанные с абстрактным мышлением [57].