Лёха Андреев - Сядьте на пол

Очень напоминает развитие сериала Lost. Сначала идет синергетика на уровне "человек-человек", герои решают личные конфликты. Потом идут конфликты микро-групп. Затем конфликты крупных организаций. Интересно, дойдут ли они в пятом сезоне до войны с инопланетянами?» (октябрь 2008)

Возраст три-пять — это вообще период увлечения отрицательными персонажами и разрушительными действиями. Окружающий мир вдруг стал огромным, срочно нужны сценарии отношений с этим Неведомым. Здесь и рождается настоящая сказкотерапия: не как попытка взрослого вытащить из ребёнка проблемы, а как собственная творческая активность детей по решению задачи столкновения миров.

Даже страх перед определёнными персонажами — уже творческое отношение. Потому что персонаж — определённый, зачастую даже выбранный самостоятельно: Неизвестность получает понятное воплощение. Кит в три года преувеличенно боялся филина из мультфильма, и Катя иногда использовала эту сказку, чтобы утихомирить его вечером — мол, если будешь хулиганить, филин тебя унесёт. Мне такой метод совсем не нравился. Но через несколько лет я обнаружил, что дочка Ева в том же возрасте сама поддерживает подобную игру: после сказки о Золушке она стала с особым вниманием относиться к полночи — ведь если до полуночи не лечь в кровать, можно превратиться в тыкву!

«Лёва начал рассказывать собственные истории:

— Я проснулся ночью. Там кто-то ходил в темноте. Я открыл дверь. Там кто-то стоял. Это был… зомбе!

Зато вторая история с тем же зачином кончилась иначе:

— Я проснулся ночью. Под кроватью кто-то сидел. Я посмотрел под кровать. Это был бегемот. Я его погладил. Он меня тоже погладил». (октябрь 2013)

Решения, которые придумывают эти юные сказочники, бывают настолько изящны, что поневоле задумаешься, кто кого тут воспитывает. Особенно когда они взламывают классику.

«— Жили-были старик со старухой. Старик взял старуху и бросил её в море. И она превратилась в золотую рыбку!

— А дальше?

— Всё! Дальше ничего нет!» (Кит, март 2007)

«— Папа, давай как будто сёстры Золушки были хорошие, и он женился на всех трёх». (Ева, май 2013)

После такой творческой переработки и сам начинаешь иначе воспринимать классику. В нашей домашней библиотеке нашлись целых три версии книги "Игрушки" Агнии Барто, которая перепечатывается из поколения в поколение. Наверняка вы помните эти печальные стихи — про плачущую Таню, брошенного зайку и охающего бычка. Там есть и парочка немрачных стишков, однако они не особо впечатались в память. А вот эти, которые про несчастья — засели накрепко.

Нравятся ли они детям? По-моему, не очень. "И на злого врага налетел медведь!" — вот это да, это на цитаты расходится. Может, Барто — это вовсе не детские стихи? Может, этот вирус жалости и сюсюкальности переносят взрослые, которые сами — а вовсе не их дети — страдают от одиночества и страха перед той качающейся доской?

Нет, я понимаю, надо учить детей сочувствию. Но как-то многовато у нас этого нытья в книжках для тех, кто по возрасту больше склонен веселиться. В детском саду они встречают страдальца Гадкого Утенка, в первом классе — столь же несчастную Серую Шейку. В пятом классе ребёнку приходится топить Му-Му вместе с Герасимом. Это просто шедевр унылой и совершенно ненаучной фантастики: почему просто не отпустить собачку? Не отдать знакомым? Не послать подальше барыню и свалить на Север вместе с собакой, здоровый же мужик! Нет, надо топить и страдать, ведь слезливый барин Тургенев плакал и нам велел.

А начинается оно с самых первых книжек, с Барто. Однажды, когда я наводил дома порядок, она снова попалась мне под горячую руку. Я просто сел и переписал её. И дети напевают новую версию гораздо охотнее старой:

# # #

Так-так. Автор только что призывал отбросить "родительское умиление", а теперь сам развесил уши? Не беспокойтесь. Мы всего лишь продолжаем изучать детский язык, чтобы использовать его для более успешного общения.