Борис Никитин - Так мы начинали [litres]

– Пасиба, наейся, – и вылезает из-за стола.

А его аккуратностью за столом мы можем даже гордиться.

Как-то мама усадила за стол вместе с Алешей и его 6–7-летних приятелей. Ели кашу. Справились с кашей почти все одновременно. Ребятишки, поблагодарив маму, убежали домой, а мама и Алеша стали убирать со стола. Алеша при этом заглянул под стол.

– Мама, кьески!

Оказывается, убирать-то надо было не столько на столе, сколько под столом: там была каша, но была она под всеми стульями, кроме Алешиного.

А однажды Алеша сделал замечание даже маме. На завтрак мама сварила макароны. Алеша ест вилкой и только в трудных случаях помогает ручонками. Макароны попадаются длинные. Он очень сосредоточен. А мама «невнимательна» и уронила на стол макаронину.

– Мама, наканяйся! – серьезно советует Алеша маме и придвигает тарелку поближе к ней. Мама смущенно улыбается и старательно наклоняется над тарелкой, поднося вилку ко рту.

– Наклоняюсь, Алешенька, наклоняюсь! – говорит она Алеше, а сама смотрит на папу. Тот с трудом прячет улыбку, а потом говорит:

– Вот наш Алеша и советы дельные дает!

Как-то за завтраком мама раньше всех выпила свой чай и поставила чашку на стол. Алеша заглянул в нее, а там пусто. Молча взял он мамину чашку, отлил половину чая из своей и поставил перед мамой.

– Мамицька, пей тяй!

– Спасибо, мой хороший! – тронута мама. – Спасибо!

Ну вот, радуемся мы, вот уже сынишка заботится о нас, и стараемся сохранить и развить эти драгоценные ростки внимания к другим людям.

Мама кончает работу поздно – в девять часов. Поэтому все трое «мужчин» всегда выходят ее встречать. Антоник у папы на руках, а Алеша идет, держась за папин мизинец. Но стоит ему увидеть вдалеке мамино платье, как он тут же бросает палец и мчится ей навстречу.

– Ма-ма-а! Мамуля-а! – кричит он так громко и призывно, что мама уже не идет, а почти бежит ему навстречу.

Если за ужином на столе оказывается конфета или шоколадка, то Алеша вооружается ножом и делит ее на три равные части. И первый кусочек вкусного он дает маме, второй – папе и только последний отправляет себе в рот. Так уж повелось с того времени, как Алеша стал что-то понимать.

Однажды бабушка пекла блины и, конечно, захотела угостить внучка:

– На, Алеша, блинчик! Вку-усный!

– Неть, месте, – пряча ручонки за спину, решительно отвечает Алеша бабушке. Весь его вид и чуть нахмуренные бровки говорят о непреклонности его намерения.

– С кем вместе? – не сразу понимая Алешу, переспрашивает бабушка.

– Папам, мамам! – всё так же серьезно поясняет Алеша.

– А-а-а! С папой и с мамой будешь есть блинчик? Ну хорошо! – улыбается бабушка и дает ему блинчик на блюдечке. И Алеша торжественно приносит его нам. Разве не покажется папе с мамой этот блинчик самой вкусной едой на свете?!

– Молодец, Алешенька, – хвалит внука и бабушка, но…

Сколько раз приходится нам сталкиваться с этим «но»!

Вот приезжает из Москвы бабушка Саша. Алеша тут как тут.

– А что я тебе привезла! Ну-ка, ну-ка, подойди ко мне, посмотри-ка сюда, – говорит бабушка, еще не успев раздеться, – на-ка тебе, Алешенька, конфетку! Скушай, дорогой! – И Алеша понимает точно: раз говорят «тебе», то, значит, «мне» и надо кушать. Да и станет ли бабушка угощать конфеткой папу?

Приходит соседка и обязательно захватит с собой для Алешеньки то пирожок, то пряник, то яблочко.

– Ну-ка, где там мой Алешенька-то? А ну-ка скорей, скорей беги ко мне. Ты пряники-то любишь, я знаю, – нараспев говорит она и сует в руки Алеше гостинец. – Ешь, ешь, поправляйся!

Алеша пытается и ее угостить, но она добродушно смеется и отказывается:

– Спасибо, спасибо, Алешенька. Бабка-то уж наелась пряников, ешь сам, – делает она ударение на последнем слове.

И Алешенька ест сам.

Однажды, только что полакомившись у бабушки конфеткой, Алеша пришел, облизываясь, к маме.

– Ты что кушал, Алешенька? – спросила мама.

– Кафетку, – с готовностью сообщил Алеша.

– А папу и маму ты угостил?

В глазах у Алеши недоумение и испуг. Как же это он съел конфетку и не вспомнил о папе с мамой? Алеша часто-часто заморгал и вдруг заревел вовсю.

– Ма-маа! Вии-таси! – сквозь слезы запросил он маму и широко раскрыл ротик.

– Нет, Алеша, теперь конфетку не вытащишь. Она в животике.

И Алеша заплакал пуще прежнего: беда оказалась непоправимой.

Дальше – больше. Вот уж Алеша, не вспоминая ни о ком, спокойно отправляет конфету в рот.