Но, оказавшись выброшенными на остров Настоящего, мы остро ощущаем свое одиночество. Когда я вижу людей, собирающихся вместе на февральском морозе, чтобы посмотреть, как взвешивают большую, старую уродливую рыбину, я понимаю, что ими движет глубоко скрытое, очень «несовременное» желание воссоединиться с прошлым. Я думаю, что именно наше добровольное изгнание из прошлого является источником многих бед: и наше преступное отношение к окружающей среде, и экзистенциальная тревога коренятся в искаженном понимании нами места человечества в истории естественного мира. Мы, люди, гораздо лучше относились бы друг к другу и к нашей планете, если бы понимали, что мы связаны общим прошлым и общей судьбой, если бы мы рассматривали себя как счастливых наследников и будущих завещателей, а не как постоянных обитателей планеты Земля. Другими словами, нам нужны новые отношения со временем.
Современное представление о времени как об одностороннем векторе с безвозвратным движением только вперед обрекает нас на непреодолимый разрыв с прошлым. Более ранние общества и культуры, пронизанные культом духов предков и древними ритуалами, связывали живых, мертвых и еще не рожденных в единую временну́ю ткань, стирая границы между прошлым, настоящим и будущим. Буддийское понятие сати обычно переводится как «осознанность», т. е. сосредоточенность на текущем моменте, но его истинный смысл гораздо глубже — это «запоминание настоящего», вдумчивое осознание происходящего с позиции стороннего наблюдателя [117] Shulman, E., 2014. Rethinking the Buddha: Early Buddhist Philosophy as Meditative Perception . Cambridge: Cambridge University Press, p. 114.
. В культуре Ганы существует идея санкофы , которую символизирует птица, обернувшаяся к своему хвосту, — суть ее в том, что, двигаясь вперед, в будущее, необходимо также смотреть назад, в прошлое. В скандинавской мифологии мировое дерево Иггдрасиль, представляющее собой вселенную, поддерживается тремя таинственными норнами (женскими божествами) по имени Урд, Верданди и Скульд. Их имена буквально означают «судьба», «становление» и «долг» и ассоциируются соответственно с прошлым, настоящим и будущим, что предполагает странную для нас циклическую концепцию времени, в которой будущее заключено в прошлом [118] Тысячу лет спустя еще один скандинав, датский богослов и философ Сёрен Кьеркегор (который, безусловно, отрицал бы любое влияние викингов), развил эту идею, утверждая, что «будущее в некотором смысле означает больше, чем настоящее и прошедшее; ибо будущее в некотором смысле есть целое, часть коего составляет прошедшее…» (Kierkegaard, 1844. The Concept of Dread ); ( Кьеркегор С. Понятие страха. Перев. Исаевой В. — М.: Академический проект, 2014).
. Каждый день норны поливают мировое дерево из священного источника Урд, в котором текут древние воды, и читают «Орлог» — вечные законы, правящие миром. Оба этих акта воплощают собой идею вирда , или власти прошлого над настоящим [119] Bauschatz, P., 1982. The Well and the Tree . Amherst: University of Massachusetts Press.
.
Во многих смыслах геология занимается изучением «вирда» — того, как таинственное прошлое создало нынешний мир, как оно влияет на наше настоящее и как определяет наше будущее. Прошлое не уходит безвозвратно; на самом деле оно присутствует повсюду, зримо и осязаемо: в горных породах, ландшафтах, подземных водах, ледниках и экосистемах. Подобно тому как опыт проживания в любом городе обогащается знанием исторического контекста его архитектуры, наша жизнь становится гораздо богаче, когда мы учимся видеть характерные «стили» прошедших геологических эпох и ощущать нашу вписанность в геологическое время.
У меня часто возникает чувство, будто я живу не в одном Висконсине, а во множестве Висконсинов, существующих параллельно во времени. Глядя на окружающие ландшафты, я не могу не видеть осязаемых следов событий из естественной и человеческой истории, которые довелось пережить моему штату: вот леса, которые все еще восстанавливаются после массовой вырубки в XIX в.; вот реки, чьи русла были созданы потоками талых вод от ледяных щитов и затем служили надежными торговыми путями нашим предкам; вот золотистые песчаники, отмечающие собой берега палеозойских морей, а вот складчатые пласты гнейсов — сохранившиеся корни протерозойских гор. Ордовик для меня — не туманная абстракция: совсем недавно я бродила со студентами среди его рельефов! Для геологов каждый выход пород на поверхность — это портал в древний мир. Я настолько привыкла к такому «политемпоральному» мышлению, что всегда с удивлением обнаруживаю, что, оказывается, это не норма.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу