Лайонел Роббинс - История экономической мысли. Лекции в Лондонской школе экономики

кропотливый труд работавших над ними редакторов — в комментариях. Зачем же я пишу это

предисловие, что ценного я надеюсь добавить к содержанию книги? Дело в том, что мне, как и

многим другим до и после меня, когда-то повезло сидеть в аудитории и слушать, как эти лекции

читает их автор, выдающийся человек, мой учитель, а впоследствии и близкий друг. Любой, кто

прочтет эти лекции, несомненно оценит по заслугам их стиль, объем охваченного материала,

ослепительно яркий ум их автора и то стимулирующее воздействие, которое они оказывают на

читателя. Я могу только попытаться рассказать о том незабываемом опыте, который получил,

слушая эти лекции из уст автора.

Главной составляющей этого опыта был сам лектор. Высокий, крупный, осанистый, он обладал

гулким голосом и львиной гривой, которые заставляли всех его студентов изумляться тому, как

счастливо соединились в нем гены его предков. Назвать его сильной личностью означало бы ни-

чего не сказать о его характере. Студенты постоянно бессознательно копировали его стиль,

характерные черты и особенности речи, принадлежавшие прежнему веку, не столь

механизированному, как нынешний. Однако при ближайшем знакомстве любому становилось

понятно, что Роббинс не был властным человеком. Он обладал отличным чувством юмора и был

прекрасным рассказчиком. Он был неизменно добр и заботлив, особенно по отношению к моло-

дым людям и особенно в отсутствие свидетелей его добрых поступков. Но больше всего в нем

поражали владение языком, ясность ума и потрясающая эрудиция, которой сопутствовала

изумительная память.

9

ИСТОРИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МЫСЛИ

Чтобы проиллюстрировать эти черты, я расскажу одну историю, хотя мог бы привести их множество.

Как это иногда случалось, я обедал с Лайонелом, и к нам присоединился Гарольд Ласки. Я занимал в то

время должность ассистента преподавателя, столь низкую, что в США у нее даже нет эквивалента.

Вскоре разговор перерос в оживленную дискуссию о каких-то малоизвестных авторах XIX века и их

еще менее известных критиках того же периода; я понятия не имел ни об одном из них. Однако я не

был обречен на роль немого слушателя. Время от времени по ходу беседы, высказав какую-либо

мысль, Лайонел поворачивался ко мне и спрашивал: «Не так ли, мой дорогой Уильям?» Затем он делал

паузу, достаточно долгую для того, чтобы я мог что-то сказать, если хотел, но недостаточно долгую

для того, чтобы поставить меня в неудобное положение, если мне нечего было сказать.

Он знал бесконечно много, помимо экономической теории, об изящных искусствах, опере, литературе

и истории, однако тот объем информации, которым он располагал в области экономической науки,

поистине поражал. Значительную часть этих знаний он изложил в своих лекциях. Эти лекции читались

в большой аудитории, называвшейся «старый театр», комнате, обшитой темными панелями, слабо

освещенной и весьма слабо отапливаемой. Я учился в Лондонской школе экономики в 1946-1949 годах,

сразу после окончания Второй мировой войны. Лондон еще хранил следы разрушительных бомбежек.

Топлива и еды было мало, и они строго дозировались. Студенческая братия, наряженная в

поношенную одежду, полученную по карточкам, являла собой толпу, неряшливую настолько,

насколько только можно себе представить. Однако все невзгоды забывались, когда студенты и

аспиранты слушали, зачарованные, гулкий голос лектора, который оживлял не только идеи, но и дух

наших предшественников в сфере экономического анализа.

Во время моих более поздних визитов в Лондон Роббинс обычно водил свою очаровательную жену,

личность не менее сильную, чем он сам, а также мою жену и меня заодно в Национальную галерею

воскресным утром, когда музей был закрыт для посетителей, но открыт для него как члена

попечительского совета. В один из последних таких походов он пожаловался мне, что ему начала

изменять память.

ю

ПРЕДИСЛОВИЕ

Затем мы отправились бродить по галерее, и какая бы картина ни. привлекла мое внимание, он

неизменно сообщал, как она была приобретена в коллекцию музея, известен ли ее первый владелец и

кто он, рассказывал о состоянии картины и о том, какие слои обнаружило на ней рентгеновское

исследование.

Защитив диссертацию в Лондонской школе, я отправился в Принстонский университет вести

собственный семинар по истории экономической мысли и занимался этим около двадцати лет.