Боб Торрес - Совершая убийство, или Политическая экономия прав животных

Эта склонность покупать свой активизм определённо сильнее, чем движение за права животных (по правде говоря, экологическое движение начало использовать её несколько десятилетий тому назад), однако, она оказывает на движение влияние, которое нельзя игнорировать. Во-первых, оставляя активизм на откуп «профессионалам», мы создаём среду, в которой большинство людей считает, что единственный способ быть полезными — это следовать инициативе больших организаций, идеям и мыслителям, которых они продвигают, и кампаниям, которые они возглавляют. Разделяя распространённое убеждение, что активизмом занимаются ответственные и способные профессионалы, многие люди не ощущают необходимости вести работу в собственных сообществах, в своей жизни и везде, где она может иметь наибольшее значение. Эта донорско-членская модель активизма начисто лишает уверенности на личном уровне. Люди, жертвующие деньги организациям вроде ПЕТА, разочарованы, злы, расстроены или опечалены тем, как обращаются с животными. До тех пор, пока ПЕТА (или любая другая крупная организация) призывает жертвовать деньги, а не заниматься собственной активностью, она создаёт централизованную экономику активизма, которая ещё сильнее лишает людей власти; просто отдавая деньги, они продолжают чувствовать себя одинокими, злыми и разочарованными.

Тогда как некоторые активисты лишены власти из-за так распространённого сегодня организованного активизма, другие решили добиваться усиления влияния иным способом: через насилие и уничтожение имущества, совершённые во имя освобождения животных. Как я говорил, я не пацифист — бывают случаи, когда насилие в целях самообороны или освобождения может быть необходимым, но использование насилия в рамках зоозащитного движения не только противоречит морали и этике, но и неэффективно для изменения отношения общества к животным в долгосрочной перспективе. Несмотря на это, в движении существует множество людей, которые превозносят насилие и которые инстинктивно стремятся властвовать и господствовать над другими из-за малодушной злости, мизантропии или сочетания того и другого. Хотя в нашем движении есть настоящие политические заключенные, которые страдают от репрессий государства, защищающего собственность, также среди зоозащитников есть люди, склонность к насилию которых, возможно, проистекает из индивидуалистической потребности в катарсисе и/или подлинно асоциальных наклонностей. Хотя я понимаю, что люди чувствуют инстинктивную и мгновенную реакцию на жестокие и ужасающие страдания животных, которые постоянно происходят вокруг нас, мы должны остерегаться возможности скатиться к такой же эксплуататорской динамике, против которой мы боремся в первую очередь. Мы не можем заставлять людей делать моральный и этический выбор под дулом пистолета — метафорического или настоящего. Вместо этого, пишет Ли Холл, мы должны усердно трудиться над «развитием альтернативной точки зрения» на то, как в нашем обществе обходятся с животными, имея конечной целью изменение социальной парадигмы [227].

Это тяжёлая и неблагодарная работа во имя революции, на которую указывают авторы You Can’t Blow Up a Social Relationship , но это единственный вид изменений, которые имеют хоть какой-то шанс в конце концов стать устойчивыми. Сегодня большинство людей считают насилие и страдания, причинённые их рецепторам, совершенно неприемлемыми; эксплуатация животных является нормой, несмотря на присущие ей противоречия. Учитывая, как безгранично сильны социальные течения, направленные против обращения с животными лучше, чем просто с товарами или имуществом, изменения, которые нам нужны, потребуют больше, чем просто насилие, больше, чем уничтожение имущества, и однозначно больше, чем воспроизводство эксплуататорской динамики, против которой мы изначально и выступаем. Если нам суждено когда-нибудь победить и продвинуться вперёд, мы должны сделать это, изменив общественные отношения, лежащие в основе проблем, с которыми сталкиваемся. Если мы воспроизводим эти разрушительные общественные отношения, опираясь на господство и насилие, мы фактически занимаемся усугублением проблемы, с которой, по нашим словам, мы боремся. Если уж на то пошло, если мы по-настоящему верим в собственную риторику о господстве, эксплуатации, угнетении и страдании, бессмысленно компрометировать свои собственные прекрасные умозаключения и собственные принципы, принимая участие в этих структурах.