Сергей Рязанский - Можно ли забить гвоздь в космосе и другие вопросы о космонавтике

В той же последовательности, что и стыковка, но наоборот. Закрываются люки, открываются замки стыковочного шпангоута, выдвигается стыковочная штанга, пружинные толкатели отбрасывают корабль от станции.

Главная мысль: летим домой! Но твоя задача – ничего не чувствовать, а контролировать системы. И ты работаешь, гонишь любые посторонние мысли. Ты почти дома, осталось немного потерпеть. Тяжело, конечно.

Каждый полет по-разному. Если говорить о моем крайнем, то утром в четверть девятого по московскому времени мы отчалили от станции, а в половину двенадцатого были уже на Земле, поблизости от казахстанского города Джезказгана. То есть за три часа с минутами справились.

Его выбирает поисково-спасательная служба. Обычно специалисты смотрят по погоде, по доступным техническим средствам: откуда ближе лететь. Потом нам сообщают: ребята, вы приземлитесь в таком-то районе. Нам-то безразлично, куда сядем, лишь бы быстро нашли.

Потому что «Спейс шаттл» – это космический самолет, и ему нужен хороший подготовленный аэродром. А спускаемые аппараты «Союзов» на самом деле могут садиться на воду; просто в том не видят необходимости, когда есть огромные степи, определенные в качестве места приземления еще в советские времена.

Отслеживают наземными средствами: радиолокаторами и радиопеленгаторами. Если посадка проходит по плану, то спасатели на вертолетах прибывают очень быстро: в первый раз мы ждали их пятнадцать минут, во второй – три минуты.

Спасатели на своих вертолетах садятся рядом, устанавливают трап к спускаемому аппарату, открывают люк и вытаскивают космонавтов по очереди наружу. Сажают в специальные кресла и укрывают одеялами, если зима. Мы, конечно, и сами могли бы выбраться, но таков установленный порядок. Тут же можно позвонить по спутниковому телефону домой, сообщить родным, что жив-здоров. Спасатели разворачивают обогреваемую палатку – в ней мы проходим первичный медицинский осмотр и, если повезет, «полевой тест» – тоже научный эксперимент, по которому оценивается наша работоспособность.

Сергей Рязанский после возвращения из второго полета на МКС (фотография Андрея Шелепина /ЦПК)

Да, есть темные очки. Их надевают, потому что ты привык летать на станции с определенным освещением, не видишь месяцами дневного света, поэтому глазам первое время больно, все щурятся. Но я обошелся.

На место посадки родственники обычно не допускаются. Поэтому их можно увидеть, когда ты прилетел на подмосковный аэродром Чкаловский. Там тебя встречают у трапа. Обнялся с родными, поцеловал и сразу пошел на медицинское обследование. После второго полета я застрял в Караганде из-за плохой погоды – родным и друзьям пришлось подождать.

Всё болит! В первую очередь проявляет себя вестибулярный аппарат, потому что приспособился уже к невесомости. Тебя шатает, тошнит. Но он восстанавливается очень быстро – полная адаптация занимает двое суток. Еще начинает болеть спина, ноют суставы. Болит, извините, попа, потому что на ней давно не сидели.

Сначала на ближайший аэродром, потом в Звездный городок – на реабилитацию. Американские и европейские коллеги улетают в Хьюстон.

Три недели идет восстановление под присмотром личного тренера и врача экипажа. Оно включает спортивные занятия четыре раза в день, лечебные процедуры, физиотерапию и тому подобное. После этого ты становишься нормальным землянином, но работать всё еще очень тяжело, приходится превозмогать.

Помогают массаж, плавание, сауна. Активные силовые тренировки и пробежки какое-то время запрещены. Наша главная задача после полета – беречь себя и потихонечку восстанавливаться.