Array Белькампо - Современная нидерландская новелла

— Вот первое, что ты увидел, Петер, а когда я стоял с тобой у окна и показывал тебе сад, по засыпанной снегом тропинке прошли два немецких солдата, но у меня было удостоверение личности и, кроме того, уже несколько часов у меня был ты, а ты ведь знаешь, что такое немцы и дети. Впрочем, нет, ты этого, конечно, не знаешь.

Но Петер не слушал отца. С трудом подавляя смущение, он смотрел на девочку, водившую указательным пальцем по крану. Он проследил ее взгляд и, ощутив сладкий ужас, обнаружил, что отражение ее глаз наблюдает за ним. Отец повернулся, вздохнул, поглядел на часы и сказал:

— Пойдем, нам надо ехать дальше.

Остаток пути до Зволле они проехали быстро, только Петер даже не заметил этого. И номер в респектабельной гостинице (запах пыльных ковров и камфары, высохшая земля под темно-зелеными папоротниками в холле) не вызвал у него того радостного возбуждения, на какое он рассчитывал перед началом путешествия. В номере стояли две кровати, двухспальная, которую занял отец, и диван-кровать, предназначенный Петеру. Помимо этого, там был высокий коричневый шкаф с зеркалом, два простых стула и маленький узкий стол у окна, выходившего в уютный сад, где на белом гравии блестели мокрые от дождя оранжевые скамейки. Вдалеке, за серыми крышами низких домов, между двумя деревьями Петер заметил часы на башне собора. Десять минут третьего.

Господин Гимберг умылся, надел свежую рубашку и договорился с Петером о встрече в номере в половине шестого, чтобы вместе поужинать и, может быть, пойти в кино, пусть Петер пока выяснит, идет ли здесь что-нибудь приличное — например, музыкальный фильм или вроде того.

— Держи, — сказал господин Гимберг, — мельче денег у меня нет, но ты все не трать, слышишь! — и дал сыну бумажку в десять гульденов.

Когда он ушел, Петер подошел к окну и посмотрел наружу. Дождь уже почти перестал. Белые облака, словно сжатые кулаки, плыли в воздухе, но между ними и над ними небо было блекло-голубым, как застиранные шорты. На оранжевую скамейку опустился скворец и начал чистить перышки.

Он шагал по улицам Зволле и думал о девочке. Они снова стояли в комнате и глядели друг на друга в зеркало. «Мне жаль, что мой отец такой бестактный», — сказал он. На заднем плане смутный контур отца почти растаял. Девочка улыбнулась. «Ты одна?» — спросил Петер. Она кивнула. «Я тоже один, — сказал он. — Мой отец сидит в антверпенской тюрьме, а мать похоронена на кладбище в Гааге». Он ехал вместе с девочкой в «студебекере», и они обгоняли все машины, а глаза их непрерывно встречались в зеркальце.

Он прошел мимо кафетерия, но, хотя был голоден, не решился туда войти, потому что возле дверей, лениво опираясь на свои блестящие мопеды, стояли здоровенные подростки, молча провожавшие его презрительными взглядами. А когда через некоторое время он хотел было зайти в бакалейную лавку, чтобы купить плитку шоколада, то вдруг сообразил, что и сюда ему нельзя, ведь у него одна-единственная бумажка в десять гульденов, полученная от отца, а бакалейщик может подумать: откуда у мальчика столько денег? — и вызвать полицию. Он побрел дальше, полюбовался афишами маленького кинотеатра, где шел фильм со Стеном Лоурелом и Оливером Гарди, который он уже смотрел в Гааге. Зато в следующем кинотеатре демонстрировалась музыкальная кинокомедия, и он запомнил название кинотеатра для сегодняшнего вечера.

На стоянке возле большого кафе он увидел роскошную машину с красными цифрами на белом номерном знаке; это была машина отца. Петер перебежал на другую сторону улицы, потому что отец занимался делами и едва ли хотел его видеть. А когда он почти бегом свернул за угол, перед ним оказался городской вокзал, и он чуть не заревел от досады и злости на себя за так бездарно проведенный в Зволле день, хотя он мог бы (теперь, правда, почти в половине пятого, было слишком поздно) сесть на поезд, идущий в Эпе, чтобы еще раз повидать девочку.

Он вернулся в гостиницу и, сев на край своей кровати, стал разглядывать себя в зеркале. Он увидел маленького, тощего мальчишку в слишком широких брюках (это были первые его длинные брюки) и слишком короткой курточке; так, по словам матери, всегда одевались воспитанные английские мальчики. Он закрыл глаза, а девочка проникла под веки, заставив его покраснеть. Небо снова затянулось тучами, дождь вдруг резко забарабанил по стеклу, по всему Зволле вспыхнули уличные фонари — так сразу стало темно, — и отец, пахнущий спиртным, вошел в номер.