Array Белькампо - Современная нидерландская новелла

— Как поживаешь, сынок? — спросил сидевший сзади отец. — Мы теперь редко вас видим.

— И в доме стало так тихо, — добавила мама.

Я ответил, что все в порядке, лучше и быть не может, я вполне удовлетворен и своей университетской карьерой, и домом, который прекрасно обставил на свою долю наследства Паултье.

— За него не беспокойся, папа, — сказала Генриетта. — С сыновьями вам повезло.

Отец одобрительно хмыкнул. Он был рад, что не надо вести утомительных разговоров. В своей жизни он немало потрудился, работая старшим инспектором Государственного податного управления. Теперь, на пенсии, он трудился в своем садике. О картинах Паултье отец всегда был невысокого мнения. Иное дело мама. Стоило ей увидеть в газетах заметку о творчестве Паултье, она тотчас с легкой дрожью в голосе читала ее папе вслух. Отец мой был классическим образцом отца, который желал добра своим чадам. Правда, он смотрел на жизнь со своей колокольни и ценил только ту работу, какой сам хотел служить на благо отечеству.

Я опять посмотрел в зеркальце. Папа провожал взглядом проносившиеся мимо луга. Была весна. Молоденькие телята стояли, резвились или лежали возле своих матерей. Тихая, безмятежная страна. А наш Паултье жил в ней как бесноватый. Но теперь он застыл в куске мрамора, превратился в безжизненный обломок культуры. Городские власти выложили денежки неохотно. Расщедрились всего на две с половиной тысячи гульденов. С такими деньгами не разгуляешься. Поэтому они искали скульптора подешевле. И нашли: Ферри Даниэлс согласился высечь бюст за тысячу восемьсот пятьдесят гульденов — сумма грошовая, зато реклама для автора, о нем заговорят, поместят в газетах фотографию его скульптуры, родители вундеркиндов навострят уши при одном упоминании его имени. Если повести дело с умом, то через несколько лет он умножит 1850 на 1850, так что овчинка стоит выделки.

Словом, парень знал, что делал.

Уже одна мысль о том, что кто-то другой добьется успеха да еще наживет капитал за счет покойника, сразу настроило мою сестру против Даниэлса. Впрочем, она бы отвергла и самого Цадкина [40] Осип Цадкин (1890–1967) — знаменитый французский скульптор. , пожелай он изваять бюст ее брата, отвергла бы потому, что не могла согласиться с тем, чтобы кто-нибудь воссоздал образ Паултье и выставил его напоказ. Она возмутилась, прибежала ко мне и потребовала, чтобы я нажал на все кнопки и заставил муниципалитет X. расторгнуть договор с Даниэлсом. Как будто я мог на них влиять! И на каком основании? Скульптуры Ферри Даниэлса недавно выставлялись в курзале «Пласхоф» в городке Л., и местная пресса весьма благосклонно отнеслась к инициативе дирекции этого заведения. Что же касается властей X., то здесь все ясно: любой город негласно стремится привлечь как можно больше туристов, а мраморный бюст знаменитого художника будет служить выгодной приманкой. Кто именно будет автором памятника — дело десятое. Хорошо, конечно, пригласить знаменитость вроде Цадкина. Но у муниципалитета не было денег, чтобы заплатить такому скульптору, и отцы города действовали по принципу: чем дешевле, тем лучше.

У Генриетты между тем один приступ ярости сменялся другим.

Получив заказ, Ферри Даниэлс позвонил мне и попросил разрешения зайти. Говорил он трогательно серьезным тоном и заверил меня, что, дескать, наша беседа окажет решающее влияние на создание скульптурного портрета. Условились мы на следующий же день. Было это пять месяцев назад. Скульптор был польщен, когда я сказал ему, что возлагаю на нашу встречу большие надежды. Он взвалил на себя тяжелый крест, а я, честно говоря, в эти месяцы заработал вшестеро больше его, к тому же ко мне не наведывалась по три раза в неделю, скажем, сестра автора учебника, которым я пользуюсь, и не требовала от имени студентов, чтобы я отмечал для них необходимые страницы.

Сейчас я оставлю машину на площади, и мы войдем в здание муниципалитета. Автор будет стоять возле своего творения, еще закутанного в покрывало, в надежде, что кто-нибудь из репортеров (а лучше все сразу) спросит, почему он изобразил покойного художника так, а не иначе. Репортеры, однако же, предпочтут щелкать аппаратами вокруг Генриетты, вопросы задавать мне, а все находящиеся в зале мужчины будут мысленно прикидывать, как бы завести интрижку с моей сестрой. Такое уж у людей воображение. И потом, газеты, скорей всего, обязательно поместят скучнейшие, глупые речуги бургомистра и председателя местного общества культуры, а журналисты еще и безбожно переврут их слова. Но Даниэлсу важно сделать себе имя, пусть даже читатели, увидев в газете фотографию памятника, просто вскользь подумают: «Неужели Паул Теллегем был таким?..» И тотчас вернутся к будничным заботам.