Array Белькампо - Современная нидерландская новелла

Мы медленно брели по песку, впереди — руководитель группы в шортах до колен. Его голые, поросшие черными волосами икры вздрагивали при каждом шаге.

Он был холост, работал маляром и все свое свободное время отдавал молодежному движению в нашей деревушке. По-моему, он не был таким уж набожным христианином, как думали взрослые. Однажды он рассказал нам, что ел человечье мясо в концентрационном лагере.

«Конечно, отведал женского мясца», — заметил отец, когда я рассказал ему об этом. Я уже тогда примерно понимал, что имел в виду отец. Но руководитель нам нравился — хотя бы тем, что иногда ругался. «И все-таки лучше бы он помалкивал насчет войны», — добавил мой отец.

Руководитель группы показал на огненное зарево в небе.

— Поэтому на Востоке наши края называют страной заката.

Страна заката , подумал я.

Бушмен, размахивая руками и спотыкаясь, взбежал на вершину дюны. Мы устремились за ним, далеко опередив руководителя.

После некоторого колебания и замешательства Бушмен, оглашая дюны дикими воплями, прыгнул в чащу дрока. Кобель, Морда и Дидерик, которые мигом смекнули, что к чему, сразу же ринулись за ним. Я оказался последним.

— Ребята! Эй, Антон! — закричал руководитель. — Бушмен, Морда, Дидерик! Идите сюда! — Он словно созывал свору разбежавшихся собак. Потом он замолчал, и некоторое время спустя я увидел, а затем услышал, как он в сопровождении оставшихся ребят двинулся по песчаному берегу дальше, по направлению к Груде, деланно бодрым голосом затянув «Сюзанну».

Мы встретились в темной ложбине между дюнами, где были днем и где нас уже поджидал Рябой. Кругом виднелись наши следы. Песчаный холмик, в который Дидерик воткнул свой нож, походил на миниатюрную могилу. Мы и в самом деле от скуки похоронили там божью коровку, засыпав ее пригоршнями песка.

Бушмен вытащил из-под рубашки, стянутой внизу широким эластичным поясом, бутылку еневера [31] Голландская водка, настоянная на можжевеловых ягодах; по вкусу несколько напоминает джин. . Он извлек из горлышка красную лакированную пробку, зажал его ладонью, несколько раз встряхнул бутылку, отхлебнул глоток и закашлялся.

— Чертовски забористая штука, — сказал он с перекошенным лицом.

Мы по очереди приложились к бутылке. Жидкость впилась, как колючка, обожгла огнем мое горло. Запылала и забродила в желудке.

Кобелю водка не понравилась. Он ее выплюнул.

— Главное — выучиться пить, — сказал я, — а там тебя за уши не оттащишь.

Мы выпили еще по глотку, и Бушмен опять спрятал бутылку под рубашку.

А потом мы отправились туда, где хранился динамит.

В дюнах слышались неясные голоса; вдоль расколотого узкой дорожкой моря двигались узкие черные фигурки, замирая, они становились похожи на темные сваи.

С этого момента я вспоминаю лишь разрозненные куски, фрагменты дальнейших событий.

Выражение лица Рябого, усмешка в его жестких, хрустальных глазах, устремленных на меня. Какое-то кружение в животе, которое с каждой минутой усиливалось. Гомон чаек, а может быть, моря, серого на темно-сером фоне.

Мы то поднимались, то спускались по огромным песчаным ступеням. На горизонте каждые несколько секунд вспыхивал призрачно-хрупкий белый луч.

— Черт, — ругнулся Морда, его разорванная рубашка была зашпилена на спине булавкой. Пронзительно галдящие длинноногие птицы ходили вдоль линии прилива, который неприметно сужал полосу пляжа и делал все звуки более отчетливыми и ночными.

Я хочу быть похороненным в дюнах, думал я, чтобы вечно слушать шорох песка и ветра, моря и ночи.

У самого подножия дюны зияла глубокая яма. По краям лежали высокие кучи вынутого детьми песка. Мы заглянули в яму. На дне валялась круглая жестяная банка. Этикетки на ней не было.

— Здесь, — сказал Рябой Кобелю, который вдруг покатился в яму, тщетно пытаясь уцепиться за сыпучие стенки, и рухнул на дно. Точно по уговору, мы начали засыпать яму. Когда из песка торчала только его голова — он плакал, лицо покраснело, рот был раскрыт, и на губах виднелся песок, — мы плотно утрамбовали ногами песок вокруг его шеи. Бушмен, Дидерик и я пошли за обломками дерева, которые заметили еще раньше. Там лежал полый внутри ствол, с виду сухой и изъеденный временем. Мы подтащили валежник к яме, а Рябой приволок из кустов жестянку с керосином, которую припрятал, когда все мы и Кобель наблюдали за соревнованием.

Рябой начал поливать керосином ствол и кучу валежника. Мне показалось, что он возится слишком долго, и я забрал у него банку. Дерево тотчас впитало вонючую жидкость. Я вылил все до капли и под конец опрокинул банку над головой Кобеля. Он беззвучно плакал, лицо его было перемазано песком и слезами.