Из современной английской новеллы

Правду сказать, это было не очень серьезно, но сам факт увлечения обнажил для нее всю несостоятельность их брака, и она увидела вакуум там, где когда-то была любовь.

— Нам будет лучше врозь, — сказала она. — Жить вместе просто по привычке — скверная штука. Мы не должны упустить свой шанс в жизни, пока еще не поздно.

Сейчас, сидя здесь, в купе, она отчетливо припомнила весь их разговор и особенно эту свою фразу, причем ярче всего встали в памяти последние четыре слова. Ее шанс облекся в форму да Танка. Тому восемь лет назад.

— Боже правый, — произнесла она вслух, — каким же он оказался самовлюбленным подонком.

Мистер Майлсон прихватил с собой два-три еженедельника — из того сорта изданий, которым трудно подобрать определение: нечто бесцветное, с претензией на интеллектуальность, нечто среднее между газетой и журналом с мазками тусклой краски на первой странице. У нее же были при себе добротные журналы: "Харперс" и "Вог". Глянцевитые, щеголеватые и порядком глупые. Во всяком случае, так думал мистер Майлсон. Ему доводилось перелистывать такие журналы в приемной врача или дантиста, проглядывать дурацкие рекламные объявления и фотографии манекенщиц под броскими заголовками — нереальных существ в нереальных позах, начисто, казалось, лишенных секса, а по большей части и всякой жизненности. Вот, значит, что она за женщина!

— Кто? — спросил мистер Майлсон.

— Ах, господи, да Танка, конечно! Кто же еще.

Широкая спина да Танка перед глазами на протяжении восьми лет — такая пухлая, словно подбитая под кожей ватой. Он часто предоставлял ей возможность лицезреть его спину. Такой он был человек. Занят, дел по горло, говорил он.

— Я расскажу вам о да Танка, — сказала она. — Тут есть кое-какие интересные аспекты. Хотя сам он, видит бог, едва ли может представлять какой-либо интерес.

Так или иначе, с этим домом все равно была большая морока. То крыша прохудится; то, глядишь, по фасаду трещина; то сырость неизвестно откуда в самых таинственных местах. Куда лучше чувствовал он себя в комнате, которую снимал в "Швейцарском коттедже"; особенно зимой там было уютнее. Теперь их старый дом уже снесли, вместе с другими, соседними. Теперь там многоквартирные дома: вздымаются к небу и таращатся на вас миллионами окон. И садиков как не бывало — ни гномиков, ни снежных человечков, ни луковичных зимников, ни причудливо замощенных дорожек, ни скворешен, ни кормушек, ни ванночек-поилок для птиц, ни миниатюрных песчаных карьерчиков для ребятишек, ни узорчатых проволочных бордюрчиков вокруг цветочных клумб.

— Надо идти в ногу со временем, — изрекла миссис да Танка, и мистер Майлсон понял, что вел с ней беседу, вернее, произносил свои мысли вслух, как бы адресуясь к ней, поскольку она сидела тут.

Его матушка разбила садик с декоративными каменными горками. Посадила обриецию, сассапарель, гвоздики и черный морозник. Ее брат, дядюшка Эдвард, бородатый чудак, привез в машине морскую гальку с побережья. Отец презрительно пожимал плечами, глядя на эту затею, — как, в сущности, на любую из их затей: уносить гальку с побережья казалось ему чем-то позорным и даже бесчестным. Позади садика и горок были посажены логановые кусты; ягоды были грубые, жесткие, практически несъедобные, так как никогда не вызревали до конца. Но ни у кого — а у мистера Майлсона и подавно — не хватало духу выкорчевать эти кусты.

— За целую неделю, — говорила миссис да Танка, — он мог не произнести ни единой сколько-нибудь содержательной фразы. Мы жили под одним кровом, ели за одним столом, ездили вместе в машине, и самое большее, что от него можно было услышать: "Пора включать отопление". Или: "Эти "дворники" плохо протирают стекло".

Мистер Майлсон не знал, говорит она о мистере да Танка или о мистере Спайре. В его представлении они сливались воедино: две молчаливые призрачные фигуры, на протяжении нескольких лет обладавшие этой женщиной с холеными руками.

"На нем будет обычный деловой костюм, — объяснял миссис да Танка ее приятель, — серый или неопределенного цвета. Внешность у него самая заурядная, если не считать его шляпы — она у него большая, черная, я бы даже сказал, несколько экстравагантная". Да, эта шляпа производит странное впечатление — никак с ним не сочетается.

Именно такой он и стоял там — возле табачного киоска, в точно назначенное время, ожидая ее: худой, с впалыми щеками, лет пятидесяти, в этой своей старомодной шляпе и с еженедельниками, которые каким-то странным образом гармонировали со шляпой, но никак не вязались с ним самим.