Джозеф Киплинг - Человек, который хотел стать королем

Небольшой снег выпал ночью и все было бело, кроме грязных густых туч, которые неслись с севера. Драво вышел с короной на голове, топая ногами и размахивая руками, и казался очень довольным.

— В последний раз, оставь это, Дан, — шепчу я, — Билли Фиш говорит, что будет свалка.

— Свалка среди моего народа? — говорит Дан. — Это не много. Ты дурак, П и ́ши, если также не добудешь себе жену. Где девушка? — спросил он громким голосом. — Созови всех вождей и жрецов и пусть король посмотрит, годится ли ему жена.

Нечего было созывать их. Они собрались все здесь, среди соснового леса и стояли, опираясь на свои ружья и копья. Депутация жрецов двинулась к маленькому храму за девушкой, а рога трубили так, что могли разбудить и мертвого. Билли Фиш бродит вокруг и старается быть как можно ближе к Даниелю, а около него держатся его 20 человек с кремневыми ружьями. Между ними нет ни одного ниже 6 футов. Я был близко к Драво, а сзади — 20 человек регулярной армии. Приближается девушка, видная туземка, увешанная бирюзой и серебром, но бледная, как смерть, оглядываясь каждую минуту назад, на жрецов.

— Ладно, — говорит Дан, посмотрев на нее. — Ну, чего же бояться? Подойди и поцелуй меня. — Он обнимает ее. Она закрывает глаза, испускает крик и повертывает лицо к огненно-красной бороде Драво.

— Негодная укусила меня! — восклицает он, хлопая рукою по шее, и действительно рука его окрашивается кровью. Билли Фиш и его два человека с кремневыми ружьями схватывают Драво за плечи и тащат в толпу башкайцев, а жрецы завывают на своем языке: «Не бог, не дьявол, а только человек!»

Я был застигнут совершенно врасплох: жрец идет впереди меня, а моя армия сзади стреляет в башкайцев.

— Всемогущий боже! — восклицает Дан, — что же это значит?

— Иди назад, — говорит Билли, — это значит бунт. Если сможем, пробьемся до Башкая!

Я пытался дать что-то вроде приказаний моим людям — людям из регулярной армии — но это ни к чему не вело, и я выстрелил в них из настоящего Мартини и заставил выстроиться в линию трех прощелыг. Вся долина была наполнена кричащими, воющими тварями, которые вопили: «Не бог, не дьявол, а только человек!»

Башкайцы держались около Билли Фиша, но их кремневые ружья и вполовину не стоили кабульских, заряжающихся с казенной части, и четверо уже опустили их. Дан, в неистовстве от гнева, ревел как бык, и Билли стоило немалого труда удержать его броситься в толпу.

— Мы не устоим, — говорит Билли. — Бегите по долине. Все поднялись против нас!

Люди с кремневыми ружьями бегут, и мы спускаемся в долину, несмотря на протесты Драво. Он произносил ужасные проклятия и кричал, что он король.

Жрецы скатывали на нас сверху громадные каменья, регулярная армия стреляла, и не более шестерых, не считая Дана, Билли и меня, живыми спустились вниз долины. Тогда они перестали стрелять, и рога в храме снова затрубили.

— Идемте скорее, ради Бога, идемте! Они пошлют гонцов во все деревни, прежде чем мы доберемся до Башкая. Там я могу защитить вас, но теперь ничего не сделаю.

По моему мнению, с того самого часа Дан тронулся в голове. Он таращил глаза, как заколотая свинья, и говорил, что вернется один и голой рукой передушит всех жрецов. «Я — король, — кричал Драво, — а в будущем году буду рыцарем королевы».

— Хорошо, Дан, — говорю я, — только пойдем теперь, потому что время.

— Это твоя вина, — отвечает он, — ты плохо следил за твоей армией. Среди нее росло возмущение, а ты и не знал — проклятый машинист, кладчик рельсов, охотничья миссионерская собака! — Он сел на скалу и осыпал меня всякими обидными, дурацкими прозвищами, которые подвертывались ему на язык. Но сердце мое слишком болело, чтобы я стал обращать на это внимание.

— Я огорчен, Дан, — говорю я, — но нельзя винить во всем туземцев. Может мы сделаем что-нибудь, если доберемся до Башкая.

— Хорошо, — доберемся до Башкая — говорит Дан, — но, клянусь богом, когда я опять вернусь сюда, я вымету долину так, что не оставлю живым ни одного клопа на одеяле.

Мы шли весь тот день и всю ночь. Дан шагал по снегу, жуя свою бороду и что-то шепча себе под нос.

— Мало надежды отделаться от них, — сказал Билли Фиш. — Жрецы пошлют по деревням гонцов сказать, что вы — никто иные, как люди. Зачем не оставались вы богами до тех пор, пока положение не упрочилось. Я — погибший человек, — прибавляет он и, бросившись на снег, начинает молиться своим богам.

На следующее утро мы добрались до отчаянно плохой местности — все время приходилось подниматься и спускаться, не было ни ровной почвы, ни пищи. Шесть башкайцев пристально смотрели на Билли, как будто хотели что-то спросить, но не говорили ни слова. В полдень пришли мы на вершину плоской горы, покрытой снегом, и, когда вкарабкались на нее, увидали армию в боевой позиции, ожидавшую нас.