Лилия Фонсека - Современная африканская новелла

— …Ибо вы — мои друзья, и вы знаете, каким хорошим человеком был Эйб, как он не хотел работать на шахтах и никогда бы не пошел туда, если бы…

Все тут же решили, что пора рассказать обо всем старику. Сутки печальную весть скрывали от него. Больше нельзя было скрывать. Об этом уже говорили на улице. Дэвид настоял, чтобы тому рассказали все сразу, и, естественно, рассказать должна бабушка. Кто еще может заговорить с ним об этом?

Старик Лоттер сидел на своем обычном месте у окна, видимо, удивляясь той тишине, что царила этим утром в доме, не в силах понять, чем она ему не нравится. Бабушка поднялась к нему и обняла его. За ней один за другим поднялись миссис Джейк, правившая со вчерашнего дня в доме, Дэвид и соседи.

— Выслушай меня, старый… родной мой… мне надо кое-что сказать тебе… сердце мое…

Он взглянул на нее:

— В чем дело?

— Выслушай меня, старик. На руднике произошла авария, и Эйб, ох! Эйб! Эйб!.. Шахта Эйба… — И больше ничего не смогла сказать, по-видимому, встревоженная выражением его лица больше, чем страшными новостями. Да и вряд ли ему нужно было что-нибудь добавлять. Он увидел людей, столпившихся в комнате, и понял, почему с утра в доме стоит тишина.

Он поднялся. Гнев, боль и печаль вдруг разом исказили его лицо. Бабушка обвила его руками. Он хотел что-то сказать, но никто никогда так и не узнал, что именно. Она простерла руки перед ним:

— Нет! Нет! Нет! Не говори этого! Ты пожалеешь потом об этом. Молчи, отец! Родной мой!..

Теперь взоры всего города устремились на Митченерскую шахту и на людей, погребенных там. Вечерние газеты почти ничего нового не сообщили, опубликовав только отчет о ходе спасательных работ, которые продолжались безостановочно вот уже двадцать четыре часа, и фотографию одной из спасательных бригад перед спуском в шахту. Под ней была напечатана коротенькая биография Тимбермана Эйба Лоттера, известного гражданина Вестдорпа, первоначально подрядчика гужевых перевозок, впоследствии занявшегося делами налогоплательщиков и на этой ниве снискавшего себе известность. Казалось странным читать в газете о жизни Эйба Лоттера; странным, что кто-то пишет и печатает об этом; странным, что людям хочется читать о человеке, когда он стал, ну, почти что мертвым. И стиль, каким она была описана, делал жизнь Эйба трогательно-прекрасной, совсем не похожей на ту почти бесцельную жизнь, какую он прожил. Но главное было не в этом. Главное сводилось к тому, что теперь каждый мог считать доказанным, что Лоттер со своей бригадой погиб, что никаких надежд на то, что они живы, нет, не осталось. Рудничное начальство спешило со спасательными работами. Но это уже делалось больше для приличия, для видимости, по обязанности. Ведь потом в должном порядке будет назначена комиссия для расследования причин катастрофы. Правда, и комиссия тоже только для проформы. Но она могла заинтересоваться объемом произведенных спасательных работ, так что рудничное начальство старалось сделать все, чтобы показать, что в этом отношении все, как положено. Но никто ни минуты больше не сомневался, что тем пятерым давно крышка. И вечером того дня люди, рассуждая о катастрофе на Митченерской шахте, говорили так, словно там все было кончено: очень жаль, но что поделаешь. Но так продолжалось, пока не вышли утренние газеты.

Заголовки поперек газетных полос кричали:

ЛЮДИ В ЗАПАДНЕ ЕЩЕ ЖИВЫ…

СПАСАТЕЛИ СЛЫШАТ СЛАБЫЕ ГОЛОСА…

НАДЕЖДА В МИТЧЕНЕРСКОЙ ШАХТЕ РАСТЕТ…

Весть была волнующая, обнадеживающая. Газеты крупным шрифтом оповещали, как спасатели, прокладывая путь сквозь груды камней, время от времени кричали, надеясь быть услышанными теми пятерыми, если они еще живы, и как наконец по прошествии более тридцати часов им показалось, что на их крики отвечают; они удвоили усилия и получили ответ. Среди двух-трех голосов спасатели явно различили голос Эйба Лоттера. Слов различить не удалось: голоса, доносившиеся сквозь каменный завал, были очень слабы. Но ясно стало главное — часть людей жива, и спасатели удвоили усилия. Время от времени они кричали снова и снова, чтобы подбодрить попавших в беду людей и проверить правильность направления, которым они шли.

Это была не такая новость, которую вы прочли бы и забыли. В доме Лаусона газета переходила из рук в руки. В трамвае, по дороге в Мильнер-парк, Алек Лаусон вступал в разговор с совершенно незнакомыми людьми. И в университете перед началом занятий разговор вертелся вокруг борьбы за жизнь, что велась на дне шахты. Кто-то вспомнил человека по имени Лоттер, который был студентом и хорошо играл в регби. Другой принес свежий номер утренней газеты, администрация рудника, рассказывая о ходе спасательных работ, объясняла, что во время таких катастроф самое страшное — опасность дальнейшего обвала породы; спасательные партии вынуждены работать с особой осмотрительностью и, следовательно, терять на предосторожности дорогое время.