Лилия Фонсека - Современная африканская новелла

Рыболовов встретили радостными возгласами, и минуту спустя кто-то крикнул им:

— Куча мала!

Схватившись с Зекой, Миранда, как Зека и ожидал, съехидничал:

— Брось ты все это, беги домой, попей водички…

— Пошел к черту… — огрызнулся Зека.

Миранда недоумевающе уставился на него. Какая муха укусила этого дурня? Зека всегда пасовал перед ним. Но рисковать своим авторитетом Миранда не мог. Товарищи окружили их, все смолкли, и Колибри, обожавший смотреть драки, тут же набрал в обо ладони песку и протянул их противникам. Зека с тоской подумал, что получит сейчас сильную взбучку, однако не колеблясь ударил по руке Колибри, с ненавистью глядя на него, словно тот был сообщником Миранды.

Зеке здорово досталось. Но в глубине души он торжествовал. Он сам подошел к обидчику после драки:

— Попробуй еще задирать меня!

Он не желал больше быть под ярмом. Он обрел наконец свободу.

Широкий кроваво-красный луч заходящего солнца стлался по выжженной пыли Кинашише. Гаснущий закат окрашивал стены домов в блеклые тона, и силуэты торопливо шагавших куда-то людей казались длинными и вытянутыми. Дерево мулембейра на Питта-Гроз давало густую тень, листву его то тут, то там пронзали короткие, острые, как кинжалы, лучи. У закусочной собирались мальчишки со всего квартала, так бывало каждый вечер.

Они весело переговаривались, вспоминая о случившемся за день. Шоа и Жоан Псих посвистывали, пытаясь привлечь внимание девушек, которые возвращались с работы домой. Вдруг они повздорили.

— Иди сам знаешь куда, — ответил Шоа.

Жоан Псих, светлокожий негр, ловко отбрил его на языке кимбунду. Ватага парней оглушительно расхохоталась. Их обоих в квартале побаивались. Они уже ходили одни на поздние сеансы в «Колониальное кино» и не боялись приближаться к ограде, где несли службу солдаты местной компании; пересмотрели все фильмы с участием Бака Джонса и похвалялись близким знакомством с уличными женщинами. Ребята предместья Кинашише наспех проглатывали вечером свой скудный ужин и, дожевывая на ходу, спешили на Питта-Гроз, боясь прозевать начало очередного рассказа. Шоа задавал тон, он был центральной фигурой. Описывая ту или иную сцену, он яростно жестикулировал и кричал, а иногда, войдя в раж, вскакивал на спину рядом стоящего мальчишки, чтобы придать большую достоверность историям о скачках верхом и о преследовании бандитов. Оседлав паренька, который стонал и сгибался под его тяжестью, он гнусаво тянул, подражая техасской моде:

Поскольку песня, исполняемая на этом невообразимом, недоступном для перевода языке, неизменно бывала одна и та же, она вскоре сделалась популярной среди молодежи Кинашише.

«Ложь! Положи эту ложь в мешок, пустой мешок не стоит на ногах, с пяти грошей не получишь сдачи, кипятком не сожжешь дом…» — такой бурный поток слов обрушивали парни на того, кто осмеливался выразить сомнение в достоверности рассказов Шоа.

— Гляньте-ка, вон шествует Кашиа! — возвестил Жоан Псих, увидав толстую мулатку, показавшуюся в конце улицы. Товарищи тоже посмотрели в ее сторону. Некогда, много лет назад, пышные бедра Кашиа служили поводом для раздоров между белыми богачами Луанды. Теперь это исполненное сладострастия прошлое давно отошло в область предания, и юные кинашишенцы безжалостно намекали на него, крича: «Красотка идет, покачивая бедрами!..»

Вместо ответа она швыряла в них камнями. В тот день лицо ее было печально. Она обошла их стороной, чтобы избежать встречи.

Тем временем Шоа завел речь о последнем фильме из жизни ковбоев. Марио, самый маленький из группы, благоразумно отошел подальше, юркнул в старую закусочную на Питта-Гроз, не без основания опасаясь стать участником какой-нибудь сцены из скачек.

На длинной каменной стойке громоздилась куча эмалированных тарелок, и рабочие, кончавшие смену в шесть тридцать, толпились у стойки и говорили все разом, перебивая друг друга. Среди этого гама раздавался голос белого буфетчика:

— Сколько порций… Сколько? — Люди отходили от прилавка, ворча, что еда невкусная и уже остыла, и усаживались под навес. Худощавый, с болезненным лицом рабочий медленно опустился на пол почти у ног Марио. Садясь, он тихонько застонал. Поднял глаза, затуманенные пеленой усталости, посмотрел на мальчика, как бы молча спрашивая о чем-то, и протянул ему блюдо с фасолью, политой пальмовым маслом. Марио отрицательно покачал головой. Он не ужинал и хотел есть, но отказался. Ведь об этом могла узнать мама. Если б еще буфетчика не было поблизости… С улицы донесся шум, и Марио, охваченный любопытством, поспешил к выходу.